- Бабушка, – спросит однажды какой-нибудь ребенок из мира, который вам больше по душе, – а какие они, боги?
Это может быть мальчик, а над крышей дома пускай светят звезды. Это может быть ночь короткая, или полярная, или вековая. Такие сказки, как эта, рассказываются ночью.
- Как они сделали целый мир, бабушка?
И тогда старушка с испещренным морщинами лицом поднимет от вязания ясные глаза, такие же ясные, как звезды над крышей дома и проговорит:
- Очень даже легко. Есть для этого у богов помощник.
- Какой же, бабушка?
- Человек в цилиндре, баламут и повеса. Его одежда вечно в заплатах, он угощает незнакомцев леденцами или ворует у них кошельки. Он извлекает из флейты неземные мелодии на самых оживленных перекрестках самых старых миров. Его очень любят птицы и кошки. И дети. Те самые, которые – боги.
- Дети? Что значит – дети?
- Слушай.
...А это уже будет звенящий весенний полдень. Молодой светлоголовый Фуко опять промочил ноги. Мать будет ругать. А как их не промочишь в такое время года?
Это воскресный день, он бредет домой из соседней деревни. А в доме сейчас, должно быть, пахнет свежим хлебом, пирогами с мясом… У него мокрые ноги, которые еще долго не высохнут, и свербит в носу, и синяк под глазом. Фуко – обычный деревенский мальчишка. Но по дороге домой он встречает – его.
Незнакомец сидит на заборе, идущем по кромке бескрайнего поля. Он длинный и черный, как росчерк пера учителя в сельской школе. На локтях заплаты, помятый цилиндр сдвинут на макушку, сидит, сгорбившись как стервятник. Чужой. Нездешний. Но от него тоже как будто пахнет свежим хлебом. И лесом. И йодом. Йодом с солью. Хотя все это только кажется, возникает в голове, когда смотришь на него.
Чужаков не любят – таков обычай любых миров. Но этого любят птицы. И дети.
Потому Фуко не ежится, чувствуя на себе его взгляд, и с готовностью вскидывает голову, услышав негромкое мелодичное:
- Мальчик?
У незнакомца узкое лицо и зеленые глаза. Фуко подходит ближе.
- Расскажи, мальчик, что тебе снится?
Под темным небом ночи, о которой мы так и не узнаем ничего: ни когда началась, ни когда закончится, другой ребенок затрясет головой в непонимании.
- Бабушка, где здесь боги?
- А Фуко чем тебе не бог?
- Но он же… просто мальчик. Как я, как соседский рыжий Руфус…
Бабушка качает головой, продевает пару петель. Она может рассказывать, не прерывая вязания, главное чтобы длилась ночь и потрескивали поленья в печке. Тишина звенит в свой бубен, и ребенок, повозившись, вопрошает с искренним любопытством:
- И он рассказал?
- Что рассказал?
- Что ему снится?
Фуко никто не задавал таких вопросов. Его спрашивали, кем он хочет встать, когда вырастет, на кого он похож – на маму или на папу? Где он расшиб коленку. Есть ли у него совесть. Но про сны? Зачем кому-то сдались его сны?
Незнакомец смотрит на него тепло, и глаза его цвета первой весенней листвы. И Фуко отвечает.
- Мне снится небо… персикового цвета.
Человек в цилиндре заходится смехом, но Фуко, как ни странно, не обижается. Он смотрит пристально, как умеют только дети, и видит большую воду, которая пахнет теми самыми солью и йодом. Видит, как туман заполняет долины между холмами. Видит полет орла над вершинами гор. Он не видит в незнакомце одного: человека.
- Хочешь, - спрашивает человек в цилиндре, перестав смеяться, - я сыграю тебе на флейте?
Фуко кивает, и тоже залезает на забор. Незнакомец достает флейту. Небольшую, деревянную флейту, самую обычную, и начинает играть. Фуко закрывает глаза. Мелодия течет сквозь него.
Он чувствует под пальцами нагретое солнцем дерево, но оно с течением музыки становится то гладким камнем, то шерстью неведомых зверей. В него текут пряные запахи восточной ночи, а сразу за ними – свежескошенной травы. Музыка бьется морским прибоем в его груди, под его персиковым небом.
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким большим и сильным. Даже когда помогал папе таскать мешки с мукой: большие, тяжелые мешки. Даже когда на спор поднимал на руки девчонок. Даже когда…
Фуко не сразу заметит, что незнакомец уже закончил играть, уже убрал флейту и смотрит на него лукаво, перекатывая что-то в ладонях. Но это «что-то» будет первым, на что мальчик обратит внимание.
Такое не может не притянуть – маленький шарик персикового цвета, внутри которого то ли вьется дым, то ли слегка пенится вода… Фуко присматривается, прищуривается и понимает, что это облака. И больше не может вымолвить не слова.
- Подожди! Выходит, этот… в цилиндре, он и есть бог?
Детские глаза полны изумления. У оборванца из бабушкиной сказки не отнять шарма, но чтобы такого возводить в боги? Несерьезно. Не величественно. Нечестно.
- Почему? – удивляется бабушка, поднимая глаза от вязания.
- Ну, он сыграл, и появился мир! Он его сделал! Он бог.
- О, поверь, сделать мир совсем несложно, – таинственно улыбается старушка. – Главное – его оживить. Если мир живой, у него есть боги. Для появления жемчуга нужна песчинка. Для рождения мира – сон про персиковое небо. А форма без содержимого… Посмотри, видишь, я вяжу свитер? В этом ведь ты не видишь волшебства?
Ребенок смотрит на неё с недоверием.
- И кто же он тогда?
- Флейтист. Проходимец. Первый волшебник. Или последний… как поглядеть.
- И кто все-таки создал мир, бабушка?
Шарик человек в цилиндре оставит Фуко, предварительно объяснив, как о нем заботиться. Как разлить по небу звездное молоко. Как сделать его непохожим на свой. Как рассказать тем, кто поселится там, первые сказки, легенды нового мира.
Как путешествовать туда во снах.
Фуко, конечно, никогда не подумает о том, что для кого-то он – бог. Он просто будет заботиться о своем маленьком мире, следить за порядком, учить птиц летать… Жить здесь и ходить во снах туда. И знать, глядя на своих детей, что каждый из них может видеть во сне то, за чем однажды придет зеленоглазый бродяга в цилиндре.
Что он однажды появится и под его собственным персиковым небом. И что миров – бессчетное множество, и все рождаются так: из музыки и снов. Из случайной встречи в начале весны.
А первый волшебник просто не видит снов. Так бывает, когда живешь слишком долго. Впрочем, скучать ему некогда – он собирает чужие, дает им прорасти… Каждый день умирают десятки миров, и его работа – следить, чтобы рождалось не меньше. Впрочем, день – вполне условное понятие в рамках вечности. Он не путается в лабиринтах созданного, для него это все – одна большая дорога, напоминающая знак бесконечности.
И однажды с этой дороги он выйдет к небольшому домику, накрытому покрывалом ночи, чтобы разбудить только было успокоившегося ребенка вопросом (жадным, хищным, странно, что никто не замечает): «Что тебе снится?»
Ребенок проснется. И, конечно, расскажет. Все рассказывают.
А наутро, когда нежно-персиковое небо, наконец-то осветится первыми лучами рассвета, он найдет у себя под подушкой новый мир.
История #2 - Сотворение мира
- Бабушка, – спросит однажды какой-нибудь ребенок из мира, который вам больше по душе, – а какие они, боги?
Это может быть мальчик, а над крышей дома пускай светят звезды. Это может быть ночь короткая, или полярная, или вековая. Такие сказки, как эта, рассказываются ночью.
- Как они сделали целый мир, бабушка?
И тогда старушка с испещренным морщинами лицом поднимет от вязания ясные глаза, такие же ясные, как звезды над крышей дома и проговорит:
- Очень даже легко. Есть для этого у богов помощник.
- Какой же, бабушка?
- Человек в цилиндре, баламут и повеса. Его одежда вечно в заплатах, он угощает незнакомцев леденцами или ворует у них кошельки. Он извлекает из флейты неземные мелодии на самых оживленных перекрестках самых старых миров. Его очень любят птицы и кошки. И дети. Те самые, которые – боги.
- Дети? Что значит – дети?
- Слушай.
...
Это может быть мальчик, а над крышей дома пускай светят звезды. Это может быть ночь короткая, или полярная, или вековая. Такие сказки, как эта, рассказываются ночью.
- Как они сделали целый мир, бабушка?
И тогда старушка с испещренным морщинами лицом поднимет от вязания ясные глаза, такие же ясные, как звезды над крышей дома и проговорит:
- Очень даже легко. Есть для этого у богов помощник.
- Какой же, бабушка?
- Человек в цилиндре, баламут и повеса. Его одежда вечно в заплатах, он угощает незнакомцев леденцами или ворует у них кошельки. Он извлекает из флейты неземные мелодии на самых оживленных перекрестках самых старых миров. Его очень любят птицы и кошки. И дети. Те самые, которые – боги.
- Дети? Что значит – дети?
- Слушай.
...