История #7 - Friendly Guide

[Storymaker]

Первый вопрос, который приходит в голову, это, конечно, "Какого черта?" - или "Ну что за" - по настроению. Лео тут не исключение - он думает точно так же. Через мгновение паники он вспоминает инструкции, глубоко вдыхает, выдыхает и просто ждет, пока мельтешение цветных пятен не превращается в помещение с полукруглым потолком из синего стекла. Сквозь стекло просвечивает яркое солнце. Виднеются силуэты деревьев. Плиточный пол приятно холодит голые ступни.
В его голове до сих пор звучит голос беловолосой девушки с совершенной внешностью манекена. "Спасибо за выбор системы ОЗ", - говорит она, чуть растягивая в улыбке идеальные губы. - "Добро пожаловать в новый мир. Стартовая локация - Зал Связи".

...

Зал Связи на первый взгляд совершенно пуст. Под пальцами Лео панели выступают из гладких стен. Для пробы он запускает видео-трансляцию и разглядывает свое изломанное тело. Чуть морщится, как всегда, и тянется свернуть экран, но в усыпальницу входят.
Долгие минуты Лео смотрит, как в соседний саркофаг укладывают новое тело. На левой руке ее не хватает пальцев, а ноги кажутся слишком тонкими, чтобы быть настоящими. Она дышит так редко и медленно, что он каждый раз ждет, что нового вдоха не будет. Девушка упорна. В ярком свете она почти не похожа на живую - слишком бледная кожа, сквозь которую просвечивают вены, слишком темные синяки под глазами, слишком хрупкое тело.
В Зале Связи она появляется с опозданием в пару минут.
После чего Система оживает - Система объявляет их Партнерами. Приятный голос объясняет, что осваиваться в одиночку сложнее и дольше, несмотря на всю помощь справочных терминалов, поэтому ОЗ предоставляет каждому клиенту психологически совместимого партнера, а также гида. В роли гида выступает один из ветеранов, пожелавший продемонстрировать новичкам все особенности мира.
Им предлагают связаться с родственниками или друзьями, либо сразу приступить к процессу создания аватара. Аватар необязателен, объясняет Система, но цифровая реальность позволяет сконструировать себе практически любую оболочку, так что при желании клиент может использовать данную возможность.
Система очень дружелюбна. Ничего странного, думает Лео, ведь ее обитатели и так не очень счастливы, к чему делать ситуацию еще хуже.
И Лео, и девочка предпочитают заняться аватарами. Лео не знает, что думает об этом его новый партнер, но сам он не хочет связываться ни с кем. Ему кажется, что им приятнее было бы считать, что он мертв и никогда не вернется. Тогда они могут не ощущать себя ворами, потихоньку растрачивая ту часть его состояния, которая остается после оплаты счетов за обслуживание.
Через несколько часов - или минут, во время конструирования тяжело ощущать время - из золотистого кокона выбираются они оба. Вместо урода и привидения - два молодых человека. Один - растрепанный и загорелый, чуть растерянный и одновременно счастливый, другой бледен, темноволос и как будто безразличен ко всему.
Партнер Лео представляется Джеком.
Лео заставляет себя произнести ответ вслух. Он почти привык, что все его мысли оглашает Птица, только в ОЗ нет нужды в ее услугах. Его обезображенное тело и неправильно сформировавшийся голосовой аппарат остаются там, в реальности, а ОЗ позволяет вообразить себя кем угодно. Во время создания аватара Лео успевает протестировать даже крылья и собачьи уши, однако останавливается дублирующейся дыхательной системе - для воздушной и для водной среды.
Гид встречает на той стороне - по щиколотки в стеклянной траве. Нужно лишь перейти ручей по каменному мосту и мир снова меняется. Зал Связи исчезает, позади колышется степь, на горизонте виднеется город.
Их гид называет себя Лей. Выглядит она как девчонка лет шестнадцати на вид, в ботфортах, платье, которые на памяти Лео носили лишь куклы, с огромным зонтом с кружевами. Все, кроме белых кружев, - синих и голубых оттенков. Глаза тоже синие. И волосы - кудри, собранные в два хвоста.
Не самый странный персонаж, который им доводится увидеть.
Лей ловит разноцветных рыбок, плавающих в воздухе, не чувствует тяжести зонтика и платья с множеством оборок и может бегать сколько угодно долго. Они частенько носятся наперегонки, а Лео тем временем читает очередную книгу, наблюдает или проводит очередные маленькие исследования. Ему интересно, как устроен мир.
Втроем они обходят почти все существующие территории и с увлечением конструируют новые - у Джека отличное воображение, а Лео и Дама умеют воплощать его идеи в жизнь. Так возникает Белый Город, Странный Лес и Плавающий Остров.
Они сидят на крыше Белого Города и рассуждают о том, что станут делать, когда выберутся отсюда.
Со временем все реже.
Однажды Джек заводит разговор о том, что ожидает после смерти.
Лео пожимает плечами.
А Лей рассказывает. Она не плачет, только водит в воздухе кончиком веера и говорит чуть тише, и все. Лей рассказывает о том, как разрабатывали Систему, сколько слухов о ней ходили, как набирали команды бета-тестеров, как она попала в одну из них - а потом, когда ОЗ стала доступна не только небожителям и техническому персоналу, подключилась сама. Не в ожидании цикла трансформаций - никто не проводит изменения как над несформировавшимися окончательно телами, так и над теми, кто миновал порог зрелости. Не в поисках бессмертия или ради создания нового тела.
У Лей было дело. Важное дело. Все потомки как на подбор оказались то ли совсем бестолковыми, то ли предназначенными для других занятий. Развалят, обреченно поняла Лей, дело всей моей жизни развалят. И ушла работать внутри ОЗ - так многие делали тогда.
Лео согласно вздыхает, Джек пожимает плечами. Он только учится здесь, за обслуживание платят родители - и потому совсем не хочется возвращаться. Выбор за ними, а не за ним, только хотят они милую дочь, способную ходить, танцевать и много улыбаться инвесторам и многочисленным их сыновьям.
Лей продолжает. Какое-то время все шло хорошо, говорит она, но настоящего бессмертия нет еще на этом свете - и однажды ее тело сделало последний вздох. Сознание продолжало жить. Лей даже не поняла, не почувствовала, не узнала, пока ей не пришло официальное извещение.
Спустя месяц начался судебный процесс.
Лей прерывается и спрашивает - вы, должно быть, слышали, о деле Эллы фон Витерсхайм? Лео в очередной раз кивает, Джек морщится, вспоминает, потом кивает тоже. Кто же не слышал! Грандиозный судебный процесс.
Узнав о формальной смерти, родственники решили отобрать компанию у леди Витерсхайм - зачем же ей, она ведь по сути мертва. А Элла посмела возразить - и многие годы решался вопрос, может ли она считаться живым человеком, полноправным гражданином и своим же собственным наследником. Ее признали. Прецедент потянул за собой еще несколько - возникли законопроекты, множество статей, бесконечные научные споры.
Элла фон Витерсхайм стала знаменита - но не дружелюбный гид в Системе ОЗ.
А Лей управляет компанией до сих пор - правда, уже на вторых ролях, наконец-то нашелся достойный преемник - бродит по ОЗ и в свободное время помогает новичкам. Денег хватает, чтобы вырастить даже парочку совершенных тел, но ей хорошо и здесь.
Закончив историю, Лей умолкает на несколько минут.
Лео обнимает ее за плечи и шепчет на ухо что-то успокаивающее.
Джек бесшумно удаляется.
Через два года Лео сообщают о завершении цикла трансформаций - и целый час он любуется на изменившееся тело. Ничего особенного, сказал бы кто-то другой, парень как парень. В том и дело, ответил бы Лео. Правильная анатомия, здоровый организм, все работает так, как и должно.
Теперь он может вернуться, но из-за девушки с голубыми волосами остается.
Тело отдают Джеку - он счастлив совершенно. Время от времени Лео возвращается в Зал Связи и смотрит на то, как Джек учится ходить - непривычный центр тяжести, другой рост и вес. Джек легче его и ниже, а Птица сидит на его плече просто так. Джек умеет говорить и смеяться сам - над голосовым аппаратом отлично поработали. Лео подбадривает Джека, Джек улыбается в ответ и каждый раз повторяет, как чертовски ему признателен, Лео отмахивается и возвращается к той, что терпеливо ожидает его за ручьем.
Через пятнадцать лет они выбираются оба - довольные и с совершенно пустыми карманами.

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История #6 - Долго и счастливо

[Storymaker]

Дракон тяжело встает со своего холодного ложа: золото с оглушительным звоном катится вниз, расплескивается по полу тускло блестящей волной; его тень надвигается, ширится, поднимается к сводам зала, словно зимние воды: от ее черноты Иленна начинает задыхаться; дракон склоняется над ней, он так близко, что Иленна чувствует жар, исходящий от длинного уродливого тела, слышит его запах: горький, металлический, скверный; он заслоняет мир, он всюду: его огонь, его тьма, его горячечный, жадный взгляд, который обжигает Иленну, пугает, заставляя съеживаться, сжимать зубы, чтобы не скулить от ужаса.
- Когда он придет, - скрежещет низкий голос, - я разорву его на части.

...

... Иленна просыпается.
За окном уже позднее утро: яркий солнечный свет льется сквозь приоткрытые окна, птицы в саду вовсю щебечут, и ветер, насквозь пропахший цветами и пылью, перебирает колокольчики, подвешенные на ставни.
Иленна нащупывает шелковый шнур, звонит. Через минуту в комнату входит горничная, осторожно неся перед собой кувшин, полный горячей воды.
Иленна сбрасывает ночную сорочку, встает в деревянную лохань и позволяет служанке обтереть себя губкой. Девушка аккуратно намыливает ей спину, нежно разминает шею и плечи и старательно не смотрит в лицо.
- Как там Его Величество? - Безразличным тоном спрашивает Иленна, протягивая служанке руку. Внутри все звенит от напряжения в ожидании ответа: который она уже знает, который слышала тысячу раз, который ненавидит.
- Его Величество сегодня занят: уехал еще на рассвете. Велел передать свои наилучшие пожелания и справиться о Вашем самочувствии, - едва слышно произносит служанка, сжимаясь от страха.
Челядь в замке шепчется, что их королева сумасшедшая. Она кричит по ночам, и может разрыдаться из-за любой мелочи, иногда говорит сама с собой и глядит в никуда. И еще: когда король, уставший от безумия своей супруги, уезжает «по делам» к графине Тильзен, может произойти все, что угодно. Никто не знает, что сотворит королева Иленна в порыве злости. Никто не знает, и все боятся.
- Убирайся. - Бросает Иленна горничной, и та начинает спешно собирать ванные принадлежности.
Вид склоненной темной головы, суетливые движения, быстрый испуганный взгляд выводят из себя, и Иленна, не сдерживаясь, кричит:
- Я сказала убирайся!
Служанка стремглав выскакивает из комнаты, вслед ей летит тяжелый фаянсовый кувшин.
Иленна надевает чистую сорочку прямо на мокрое тело, жмурится, кусает губы, сжимает кулаки. Но, в конце концов, не выдерживает, бросается на разворошенную постель и рыдает, словно неразумное дитя. В этот момент она ненавидит всех: глупую служанку, мужа, мужнину любовницу, - и себя тоже. Но больше всего, - больше всего, конечно, - она ненавидит Юстина.

Ей было семь, когда в замке появился колдун.
Отец вернулся, наконец, из дальней поездки на восток, после трех месяцев тревожного безвестия, с изрядно поредевшим рыцарским отрядом, но повозками, полными трофеев и рабов. На новой лошади, - Иленна, кинувшаяся к отцу, едва не расплакалась, поняв, что Верный, прекрасный гнедой конь, с войны не вернулся. Но плач и радостные крики застряли у девочки где-то в горле, когда она натолкнулась на сумрачный, тяжелый взгляд, от которого холодок пробежал по спине и сердце забилось испуганным зайчонком. Взгляд задержался на миг, а потом скользнул дальше.
Человек со страшными змеиными глазами был Иленне незнаком. Он въехал следом за отцом, потеснив сэра Родерика, - неслыханная наглость! - и надменно рассматривал слуг, столпившихся во дворе. При нем не было ни меча, ни секиры, ни даже топора; черный плащ его был расшит по вороту и подолу, причудливая серебряная вязь складывалась в незнакомые руны; на шее незнакомца висел золотой медальон, украшенный крупным актонитом, драконьим камнем, который простым смертным даже в руки не давался, - что уж говорить о том, чтобы владеть им?
Незнакомец был колдуном, всякому было понятно, и поэтому слуги старательно прятали глаза, не рискуя смотреть на него, - вдруг проклянет? - а матушка, презрев благородное воспитание, не подала руки. Иленна держалась поближе к отцу, который приветствовал слуг, по-медвежьи обнимал жену, что-то говорил грохочущим басом и смеялся так, будто за три месяца ни разу этого не делал. Может, оно так и было.
Колдун, которого барон привез с собой, стоял в стороне, словно мрачный уродливый истукан, не обращая внимания на взгляды: презрительные и злые от рыцарей, пугливые - челяди. Иленнины - любопытные, быстрые, которыми она успевала ухватить только часть от его облика: узкие длиннопалые ладони; актонит, блестящий тусклым золотом; ржавое пятно на полоске манжеты, показавшейся из-под рукава.
В лицо колдуну Иленна взглянула только тогда, когда отец подтолкнул ее прямо к мужчине, так, что она ступила в его черную тень, корчащуюся на неровных серых камнях:
- Познакомься, Юстин, это Иленна, моя маленькая принцесса. Посмотри, дорогая, этот человек спас твоему папочке жизнь.
И Иленна послушно подняла голову, и посмотрела на Юстина, который спас барона от смерти.
Колдун был некрасив: у него был низкий выпуклый лоб и узкий подбородок; бескровные губы, настолько тонкие, что рот был похож на щель; ноздри широкого, чуть приплюснутого носа трепетали; волосы у него были черные, гладкие, собранные назад в хвост, отчего длинное лицо казалось еще более вытянутым. Ему, наверное, не было даже тридцати, но Иленне он показался глубоким стариком: из-за пугающих глаз под хмурыми бровями. Эти глаза были темными, словно январское небо ночью, но это была не зимняя, не мертвая темнота. В этой темноте, в самой ее глубине, горел недобрый огонь.
Огонь, который заполыхал адским пламенем, стоило колдуну заглянуть в светлые детские глаза: взгляд Юстина стал пристальным, острым, жадным. Иленнино бедное сердечко заколотилось безумной птицей, стремясь вырваться из реберной клетки; тяжелым покрывалом окутал страх.
Иленна громко заплакала.

... Иленна поднимается с постели, старательно растирает красное, подурневшее от плача лицо, заглядывает в зеркало: веки опухшие, тяжелые, глаза превратились в щелочки. Сейчас она ничем не похожа на королеву, растрепанная, заплаканная, несчастная.
Надо вызвать служанку: пусть принесла бы воды умыться. Но Иленна не хочет никого видеть, и рука, потянувшаяся к колокольчику, опускается.
Лучше одеться, да. В шкафу она выбирает платье: коричневое, из грубого сукна, почти монашеское.
Королевы не носят такие наряды; но Иленна в очередной раз подтверждает слухи о своем безумии, когда в ярости сжигает преподнесенные на свадьбу шелковые и парчовые платья - подарок от гильдии Портных; когда выкидывает сундук с приданным в навозную яму, и заказывает дюжину бумажных платьев и дюжину шерстяных, колючих и некрасивых.
Странно, но король смотрит на причуды супруги сквозь пальцы. Просто пожимает плечами, когда советники в голос кричат, что не пристало королеве ходить, словно последняя нищенка. Его Величество обрывает протесты парой резких слов и прибавляет к заказу еще несколько плащей из овчины: таких же уродливых и неудобных, как и все иленнины наряды.
Когда платья прибывают, Иленна надевает их почти с радостью, и носит словно доспехи, и становится совсем похожа на тень, когда бесшумно скользит по коридорам, провожаемая взглядами слуг: сначала недоуменными, потом насмешливыми, возмущенными, беспокойными. Испуганными.
И только король смотрит на Иленну равнодушно, с едва видимым сожалением.

Иленна помнит все юстиновы взгляды: липкие, душные. В детстве они пугали - девочкой она пряталась от колдуна как могла, а если не получалось укрыться в бесчисленных замковых комнатах и коридорах - склоняла голову пониже, не отрывая глаз от пола.
С появлением Юстина жизнь в замке изменилась: благородный, но нищий род баронов Нортромов внезапно разбогател, - отец стал невероятно, нечеловечески удачлив в любом деле, за которое брался. Деньги потекли рекой, и барон широким жестом раздавал их направо и налево, тратил золота без счету. Залы украсились новыми гобеленами из-за Большого моря, в комнатах старую, еще прадедовскую, мебель заменили новой, из снежного дерева, которое продавали на вес серебра. Матушке отец каждую неделю дарил то одну, то другую драгоценную безделушку, а самой Иленне служанки всякое утро подавали новое платье: из муслина, из шелка, атласные, расшитые жемчугами и прозрачным стеклом, из броката, забранного золотой нитью.
Вместе с тем атмосфера в их доме становилась все темнее и тревожнее. Слуги, обряженные в красный и зеленый бархат, перешептывались тихими голосами, пугливо озирались по сторонам и, в конце концов, увольнялись. Матушку не радовали ни ожерелья, ни серьги, ни браслеты, она бледнела и худела день ото дня, и однажды Иленна подслушала, как она кричит на отца: только последний дурак свяжется с колдуном, что рано или поздно придется платить, и дай боги, если ценой будут не их души. Отец в ответ лишь смеялся, отвечал, что он приручил Юстина, тот ест с его рук как пес, и все будет хорошо. Мать плакала, а Иленна, убегая по темным коридорам в свою комнату, думала, что барон не прав: нельзя приручить колдуна, и ничто уже не будет прекрасным, потому что черная юстинова тень щерится из каждого угла, оплетает все вокруг, душит солнечный свет.

... Иленна выходит в гостиную, где нет ничего, кроме оттоманки перед разожженным камином и маленького чайного столика. Окна распахнуты настежь, и комната полна воздуха и света.
На столике ждет давно остывший завтрак: его Иленна игнорирует, идет в окну, устраивается на неудобном узком подоконнике, смотрит в сад; за ним никто уже не ухаживает, он весь одичал, но Иленне так нравится даже больше. Сад, по крайней мере, выглядит живым, пусть и неопрятным.
Деревья внизу зеленеют, хоть листва и тусклая и пыльная от восточных сухих ветров, которые носятся по королевству летом; трава высокая, по колено, и давно уже сожрала все тропинки, выложенные речной галькой; крапива год от года все выше, и даже зимой, обнажив черные стебли, больше похожие на кости, упрямо роняет семена в снег.
Иногда Иленна мечтает о том, что крапива будет расти и расти, и в саду ей не станет тесно, и тогда она придет в замок, оплетет каменные стены, проберется в комнаты, будто терновник в сказке про принцессу Шиповничек. И все вокруг погрузится в сонное оцепенение, и Иленна заснет тоже, нырнет в спасительную темноту, где не будет жадных тоскливых глаз и чешуйчатого жаркого тела; время в замке замедлит свой ход, пока не остановится вовсе.

Годы летели безумными птицами: лето сменяла осень, зимы пролетали одна за одной.
Иленне исполнилось пятнадцать; Юстин продолжал жить в холодной Драконьей Башне на северной стороне замка, и по-прежнему провожал баронскую дочь голодным мрачным взглядом; дела отца шли великолепно, дом был полон бессмысленно дорогих вещей, а баронская казна ломилась от золота; матушка исхудала до прозрачного, и теперь больше напоминала призрака, тихая и безжизненная.
В пятнадцатый иленнин май богатство окончательно застило отцу глаза, а гордыня толкнула на безрассудный шаг. Барон Нортром отправил королю Эриху предложение о помолвке, прикладывая к велеречивому письму маленький портрет дочери. Художнику даже не пришлось льстить иленниной внешности: она была красива. У нее была светлая нежная кожа и золотистые мягкие кудри; овальное лицо, которое особенно украшали яркие глаза, прозрачно-голубые, словно небо в безоблачный зимний день; Иленна была невинна и юна, и, конечно, стала бы отличной женой молодому принцу Мартину.
Однако, на согласие короля повлияли вовсе не эти достоинства Иленны, но приданное, фантастически огромное, а также репутация ее отца, про которого говорили: все, к чему ни прикоснется Нортром, превращается в золото. Эриху, который ходил в долгах как в шелках, сват, готовый заплатить звонкой монетой за право породниться с королем, был бы очень кстати.
Поэтому Его Величество король Эрих V благосклонно принял предложение барона, невзирая на все протесты Королевы-Матери и молчаливое недовольство сына.
Свадьбу назначили на сентябрь.

... Осень в этом году будет холодной, - как и всегда. После удушливого, жаркого лета, которое выпьет все вокруг уже к концу июля: в августе деревья будут шелестеть высушенными до ломоты листьями, - зарядят бесконечные мутные дожди, от которых дороги превратятся в непроходимые топи; замок тогда насквозь пропитается сыростью, слуги будут болеть и кашлять от избытка влаги в легких.
Еще слуги будут обходить стороной королевские покои, где в совершенно пустой гостиной королева будет день и ночь жечь огонь, подбрасывая в ревущий камин все больше и больше поленьев. В комнатах королевы Иленны душно, жарко, совершенно невозможно дышать, но это, кажется, ее совсем не волнует. Служанки застают ее, забравшуюся с ногами на низенький диванчик, обнявшую себя руками за плечи, бессмысленно что-то шепчущую. В такие дни - плохие, очень плохие дни, - приходит король, выгоняет прислугу одним нетерпеливым жестом.
Никто не знает, о чем говорят Их Величества за закрытыми дверьми, но на следующее утро королева Иленна всегда спокойна и собрана, не отказывается от еды и даже позволяет слегка приоткрыть окно. Только огонь по-прежнему мечется в камине, а еще Ее Величество старается не смотреть в темный угол комнаты, где к вечеру собираются осенние чернильные тени.
Иленна ненавидит осень. Летом солнце похоже на раскаленную золотую чешую, оно безжалостно сияет на безоблачном небе, от его блеска болят глаза и хочется выть, расцарапывая глазницы. Но осенью - осенью ее замок, ее крепость, убежище, превращается в тюрьму. Все те же сырые стены, тени в углах, из которых щерится чудовище с жадным взглядом.

Взгляд Юстина, когда барон объявил о помолвке с принцем, врезался Иленне в память навсегда: полный гнева и злобы, от которой на языке разливалась горечь, и черной ненависти, и еще чем-то, чего Иленна тогда не смогла определить. Много позже, уже когда все было позади, она поняла, что больше другого в глазах Юстина было отчаяния и печали. И, еще немного, - обиды.
Обида и отчаяние говорили за колдуна тогда, в кабинете, когда Юстин, сжимая кулаки, сквозь зубы цедил короткие неуклюжие фразы, словно не мог найти нужных слов: "совершенно бессмысленно", "всегда думал, что Вы хоть немного мне благодарны", "служил верой и правдой", "знаете о моих чувствах!", "надеялся, что когда Иленна подрастет..."
Отец лишь рассмеялся, - боги, как же Иленна возненавидела его за этот смех, - и жестом прервал разъяренного колдуна. А потом, внезапно посуровев, жестко, нет, жестоко, ответил, что никогда не отдал бы свою драгоценную девочку Юстину: старому, уродливому, безродному, колдуну. Прислуге у него, благородного господина Нортрома. Псу, который ел с человеческих рук. Так и сказал: "ты, Юстин, всего лишь собака, которая мне прислуживает, и не след тебе раззевать пасть и пытаться отхватить лакомый кусок с хозяйского стола" - и прогнал колдуна прочь коротким "пошел вон"
Лицо Юстина посерело, и он вылетел из кабинета, словно за ним гналась сотня демонов из преисподней; напоследок он, задержавшись на пороге, прошипел "вы все об этом еще пожалеете", и, обжегши Иленну взглядом, исчез из замка.
Иленне было его почти жаль; сцена в кабинете оставила неприятный осадок, и она бы долго еще мучилась, но не было времени: в июне в дом Нортромов приехал принц Мартин, познакомиться с невестой.
Иленна влюбилась.
Мартин был красив, доброжелателен и неизменно учтив; он знал множество историй и умел их рассказывать, он был умен и не стыдился своего ума; он головокружительно целовался, а улыбка, то и дело появлявшаяся на его лице, когда он виделся с Иленной, могла бы растопить и зимние льды. Хотя до глаз эта улыбка не доходила.
Но Иленне было все равно: ей было пятнадцать лет, она была влюблена в самого красивого, умного, храброго, очаровательного юношу, с которым была помолвлена, и ее счастье ничто не омрачало. Даже колдун, чья тень преследовала Иленну с детства, исчез неведомо куда; иногда Иленна мечтала о том, что Юстин, наверное, умер.

... Иленна подбирает оставленное с вечера рукоделие: нитки свились в клубок, с изнаночной стороны висит неопрятная бахрома. С лица - еще более неопрятная мешанина цветов.
Черный - как его тень.

Черная тень накрывает беседку, увитую розами, неожиданно. Гости недоуменно озираются, священник замирает на полуслове. Слышится громкий, пронзительный визг: кто-то поднял голову и увидел дракона. Который камнем упал вниз, и подхватил испуганную невесту, и поднялся в небо, унося Иленну все дальше и дальше.

Золотая нить тускло сверкает, тянется от иглы.
Золото в его пещере сверкало так же: оно было блеклым и мутным, словно горячая, блестящая чешуя выпила все его сияние.
Золота в его пещере было много: холмы, горы золота, которое падало вниз с оглуительным звоном, засыпало Иленну с головой, когда она бежала прочь от чудовища, пытаясь спрятаться от него хоть где-нибудь. Но спасения не было нигде.

Красный моток. Кровь и огонь.
Рыцарский отряд, посланный отцом, дракон растерзал у Иленны прямо на глазах: она навсегда запомнит блеск мечей, которые отлетали прочь по одному движению когтистой лапы; как кричали люди, корчась в алом огне, сгорая заживо; и запах. Чудовище, вернувшееся в пещеру с сыто блестящими глазами, насквозь пропиталось дымом, кровью, принесло на себе зловоние паленой плоти.
Иленна не могла ни кричать, ни даже плакать. Только забилась в угол, подальше от дракона, который довольно свернулся на ложе из золотых монет.

Зеленый. Голубой. Белый.
Трава. Небо. Облака.
В пещере всегда было сумрачно: тускло блестело золото, чадили редкие факелы. Жадно горели драконьи глаза.
Иленна, запертая в клетке с чудовищем, мечтала о свободе. Ночами ей снилось небо: высокое, безмятежное, с редкими кудлатыми облаками, бегущими вслед за ветром. Снилось поле, где одуряюще пахло сухой травой. Снился Мартин - он улыбался ей и обещал спасти.
Когда она просыпалась в темной пещере, наедине с драконом, не сводящим с нее пристального взгляда, то мир рушился. Она плакала, съеживаясь, делалась меньше.
На тринадцатый день Иленна заговорила.

Снова черный. Как его слова.
- Зачем?
Она спросила только это - все, что ее интересовало.
- Неужели не узнала? - Спросил дракон.
И тогда она поняла.
- Юстин.
Горящий, темный взгляд: Юстин мог быть человеком, колдуном, мог принять сколь угодно чудовищный облик, но эти тоскливые и завистливые глаза, тяжелые, сумрачные взгляды, что преследовали Иленну с детства...
Она расхохоталась, как безумная.

... Иленна истерически хохочет, игла впивается ей в пальцы, кровь пачкает шелк. Она не ощущает боли, она не чувствует запаха крови. В ее голове проносятся обрывки их разговоров:

- Я бы дал тебе все!
- Я ненавижу тебя.

- Мартин. Мартин!
- Он не придет. Он оставил тебя. Он не любит. Будь моей, останься!

- Ты чудовище.
- Это ты виновата! Любовь к тебе сделала меня таким! Я заключил сделку с самим дьяволом ради тебя: Он наградил меня этим уродливым телом. Но зато... Зато теперь ты моя. Я никогда - слышишь? - никогда не отпущу тебя!
- Я. Тебя. Ненавижу!

- Он придет за мной. Мартин, он придет!
- С чего ты так решила?
- Я его жена! Нас успели обвенчать до того, как ты прилетел, отвратительный монстр! Я принадлежу ему, и он придет, чтобы вернуть меня!
Дракон поднимается со своего золотого ложа; тень его ширится, затапливает все вокруг; он так близко, что трудно дышать.
- Когда он придет, - скрежещет низкий голос, - я разорву его на части.

Мартин не пришел ни через месяц, ни через два.
Сначала Иленна думала, что он просто собирает больший рыцарский отряд - больше, чем у отца. Потом, что с наступлением зимы снег завалил перевалы, наглухо закрыв проходы к драконьему гнезду. Что он задерживается. Что еще день - и протрубит серебряный рог, и Мартин выедет вперед на белом коне, вызовет Юстина на бой и убьет мерзкую гадину; еще день. Она продолжала надеяться, когда лето сменила осень - прошел год со дня ее свадьбы; со дня похищения.
Она верила еще год, и еще. На исходе десятого - перестала.
Юстин тогда стал спокойнее, взгляды его больше не жгли, словно угли. Все чаще он смотрел на Иленну с тоской, пока та, перебирая ржавые золотые монеты, тихонько напевала себе под нос: растрепанная, в грязном парчовом платье - хотя пещера была полна сундуков с нарядами и украшениями; Иленна их даже не открывала.

На пятнадцатый год - кажется это был пятнадцатый, - Юстин спросил ее:
- Неужели... Неужели ты никогда не полюбишь меня?
Иленна подняла на него прозрачные, поблекшие от времени глаза, и ответила:
- Я тебя ненавижу.
Он протянул ей бумажный шарик: красный, скомканный так, чтобы было похоже на сердце, - это и было Юстиново сердце. Не каменное, не ледяное - бумажное, хрупкое, оно с тихим шелестом распадалось на кусочки в иленниных руках, когда она рвала его, топтала обрывки босыми грязными ногами.
Колдун смотрел на обезумевшую Иленну темными, потухшими глазами, - будто огонь, бесновавшийся в них, сгорел окончательно, оставив только пепел, - чешуя его чернела, остывала, становилась угольной.
Когда сердце было разорвано на куски окончательно, а последний обрывок Иленна сожгла в пламени чадящего факела, Юстин опустился на пол и больше не двигался.
Иленна прошла мимо него наружу. На свободу.

… Она смутно помнит, как добралась до дома: в голове тогда было мутно, безумие, медленно бродившее по венам, от вкуса ветра - вольного ветра, каким была теперь Иленна, - теперь текло в ней, пульсировала в такт сердцу; окончательно Иленна пришла в себя только тогда, когда поняла, что стоит на пороге замка Нортропов: обветшалого, разоренного, опустелого. Не было ни отца, ни его рыцарей, ни слуг. Только в разваливающейся сторожке обнаружился дряхлый, выцветший старик, в котором Иленна с трудом узнала их бывшего домоправителя Бреттона.
Бреттон тоже признал ее с трудом, а когда понял, что грязное, тощее существо перед ним - некогда прекрасная, солнечная Иленна, то расплакался, упал на колени. Рассказал ей, запинаясь, что барон Нортроп после пропажи дочери и потери рыцарского отряда совсем обезумел: забросил дела, разогнал вольных сэров, уволил слуг; через год барон оказался в чудовищных долгах - но его это не волновало; баронесса умерла; барон последовал за ней через несколько месяцев, когда Иленну официально объявили погибшей, и принц Мартин женился на графине Тильзен.
Тогда она снова смеялась - испугав Бреттона почти до сердечного приступа. Затем вошла в замок, побродила по темным, разоренным комнатам. В своей спальне, почему-то не тронутой ни кредиторами, ни мародерами, нашла сундук с драгоценными платьями - они висели на ней мешком, хотя ей было давно не пятнадцать. В одном из них: парчовом, усыпанном жемчугом, - она отправилась в столицу.
В королевский замок ее сначала не хотели пускать - но она показала драконью чешуйку, и стражники отшатнулись от нее, как от прокаженной. Она поднималась по бесконечным лестницам, шла гулкими коридорами - вслед ей летели испуганные, удивленные взгляды и шепотки.
Мартина она нашла в саду: ему уже успели доложить, что Иленна вернулась.
Он не оборачиваясь начал говорить ей что-то - она не слушала. И когда Мартин замолк, спросила:
- Почему же ты не пришел?
Ведь она так ждала.

Мартин предлагал ей новый дом, слуг, карету, платья, - все, что угодно; Иленна вспоминала пятнадцать лет, которые провела в драконьей пещере, - десять из них она бесплодно ждала своего мужа, который объявил себя вдовцом.
Мартин умолял ее, стоя на коленях, но она только рассмеялась: они муж и жена, и он не имел права жениться на своей - как ее там? - графине Тальсэ? Тильванд? И теперь, когда Иленна вернулась, они наконец заживут...
Мартин грозился, кричал на нее, но Иленна, подняв на него светлые, почти прозрачные глаза, ответила:
- Ты не посмеешь убить меня.
- Почему?
- Потому что ты трус, любовь моя.
И тогда он склонил голову, принимая поражение.
Развелся со своей Оливией - та снова стала графиней и, заодно, всеобщим посмешищем; поселил свою воскресшую - о чудо! - супругу в покоях на солнечной стороне, где ничто не напоминало о темной и сырой драконьей пещере; не обращал внимания на истерики Иленны, равнодушно просил назначить Ее Величеству новую служанку; срывался из дома по делам, и все чаще - во владения графини Тильзен.
А Иленна бродила призраком по замку, кутаясь в монашеские платья. Пугала челядь внезапными истериками. Часами глядела в окно, наблюдая за птицами - и не могла налюбоваться. Ночами проспалась от кошмаров, в которых черная юстинова тень поднималась к сводам зала, а сам он пронзал ее насквозь своим взглядом, полным ненависти и злобы.

… Иленна лежит, свернувшись клубочком на ледяном полу, смотрит сквозь опущенные ресницы на солнечные пятна на стене. Закат чудится ей золотом.
Позади дышит жаром камин - словно драконий бок.
- Юстин, - зовет Иленна. - Юстин.

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История #5 - Изменившийся мир

[Storymaker]

Гэри, не задумываясь, подошла к стеллажу с мармеладом, привычно взяла с полки пакетик с разноцветными дольками, задержала его в руке, а потом положила обратно.
Гэри не любила мармелад.
Мармелад любила Мари-Лулу, но Мари-Лулу больше не было, и поэтому больше не было никакого смысла покупать мармелад, чтобы порадовать Мари-Лулу.

...

Прошло больше двух недель, но Гэри ходила по прежнему маршруту в магазинах. Задерживалась у тех же полок, что и последнюю почти-вечность.
Возвращалась домой, и, не видя горящий в окнах свет, думала по привычке, что Мари-Лулу просто пошла спать. Не дожидаясь её, ведь Гэри возвращается в будни поздно, когда за окнами уже совсем темно, а Мари-Лулу последнее время занималась уборкой дома, сада, и еще писала свои статьи, истории и письма своим детям.
Последняя зима истощила их силы, и Мари-Лулу двигалась чуть медленнее, чем раньше, и, кажется, быстрее уставала.
Гэри надеялась, что с приходом лета это пройдет. Мари-Лулу всегда спала зимой больше, и в общем, вела себя по прежнему.
Мари-Лулу просто заснула в кресле, когда к ним в дом приехала дочь Мари-Лулу, с мужем, с внучкой, заснула - и не проснулась. Малышка Али все время была рядом с ней, будто знала, что никто не заметит, никто не узнает...

И Мари-Лулу больше не было. Ни в саду, ни в старом кресле, ни на высоком стуле на кухне, куда она до сих пор совершенно спокойно взбиралась - в свои 76, ни на чердаке, ни в ее комнате.
Мари-Лулу развеялась по ветру, над морем, над лесом, над городом, и даже места ее нигде не было.
Это то последнее, что могла сделать для неё Гэри: исполнить последнюю волю, совсем немного вопреки родной семье, и вопреки устоявшимся обычаям, но согласно завещанию.
Завещание они составляли почти вместе, переговариваясь на кухне за травяным чаем, несколько лет назад.
И Гэри была той, кто выполнила бы волю своей лучшей подруги именно так, как она желала.

Когда пепел рассыпался, разлетелся под сильным, будто специально вызванным ветром, Гэри плакала вместе с Тарой, младшей дочерью Мари-Лулу, а потом они вместе пили чай на кухне, и снова плакали.
Остальные, пришедшие вспомнить, бродили по дому, и не беспокоили тех, кто имел право оплакивать больше всех.
Это сделало их немножко ближе, и Гэри пообещала, что дом для Тары - по-прежнему открыт, если она пожелает зайти в гости.

Но Тара была здесь чужой.
Гэри помнила Тару девочкой-подростком, а дружба с ее матерью, завязывающаяся, зарождающаяся, делала разницу в возрасте в десять лет почти непреодолимой.

Почему-то Гэри никогда не боялась, что Мари-Лулу умрет.
Это было совершенно невероятным, да и за последние 15 лет она практически не старела, и замечать изменения в возрасте на ее лице было почти невозможно, находясь с ней бок о бок. Видимо, она уже достаточно постарела еще до встречи с Гэри.
Менялась лишь Гэри: взрослела, появлялись первые морщинки, и добавлялся опыт.

Их года измерялись шрамами, полученными в общих путешествиях, царапинами, чашками чая, билетами на другие концы света, в кино, в театры и на автобусы, и пирожками, извлеченными из духовки.
И, как казалось Гэри, эти года пролетели как одно мгновенье, очень-очень быстро, а цифры на календаре совершенно врали.

Гэри почти не плакала.
Просто иногда почти покупала мармелад, который не ест сама.
Звала ужинать, или заходила в комнату - так почти и не тронутую с момента смерти, потому что Тара почти не забрала никаких вещей, или начинала фразу - и не заканчивала, и она разносилась эхом по всему дому, потому что не было никого, кто мог бы ее услышать.

Дом по прежнему пах Мари-Лулу. Будто бы никуда она не девалась, будто по ночам иногда выходит из комнаты, спускается вниз, или готовит ранний завтрак.
На чердаке по-прежнему сушились травы, и Гэри не знала, что делать с большинством из них.

Иногда Гэри казалось, что Мари-Лулу еще где-то рядом, шелестит цветастой юбкой, вяжет на спицах или набивает черновик сказки на своей машинке, чтобы потом зачитать его вечером вслух.

Дом кажется неприветливым, одиноким, огромным, чуждым, пустым.
Гэри не хочет сдавать комнаты кому-то еще.
Гэри видит обветрившиеся стены дома, облупившуюся за последние семь лет краску.

Гэри ощущает себя чужой.
Везде чужой, словно вместе с Мари-Лулу ее выбросило из мира прочь, но Мари-Лулу - совсем, потому что её время пришло, а Гэри осталась.
Гэри не помнит, что было до. До их встречи. То есть, конечно, было. Много чего было, очень много чего, но за последние восемь лет они срослись почти окончательно, но Мари-Лулу ушла, а Гэри теперь осталось, и делать что-то без Мари-Лулу, это для Гэри - почти как остаться без еще одной руки и ноги, или засунуть их в гипс, потому что жить, в общем-то, можно, но уже совершенно неудобно.
И не так весело, как раньше.

На дом легла тень, в доме лежит тень, дом обрастает трещинами быстрее, чем раньше, его двери и половицы скрипят сильнее, грязные чашки копятся в раковине, травы на чердаке пересохли, а там, куда пробирается солнце, видны столбы пыли. Темно в доме и одиноко, но дом еще немножко пахнет Мари-Лулу, дом помнит её, а Гэри - старается забыть, спать, не помнить, и свободные вечера заглушает сном, книгами, и разноцветными экранами компьютера и телевизора.

И дело вовсе не в том, что Гэри не может жить без Мари-Лулу, просто это все как-то совершенно не имеет смысла. Не имеет смысла то, что ее нет, что никто не заваривает новый травяной чай, не шуршит длинными юбками и не смеется, напоминая своим смехом звон колокольчиков. Мыть посуду тоже не имеет смысла, лучше пробежать через кухню, быстро что-то съесть, и уйти в работу, в сон, или куда-то еще, потому что каждая трещина еще помнит, что в кухне их чаще было двое.

Кажется, что Гэри стареет, сгорает, чтобы уйти следом.
Сад зарастает сорняками. Среди них растут посаженные ранней весной овощи и травы - тогда, когда Мари-Лулу еще была здесь.
Гэри работает и спит, и скорлупа, в которую она закрылась со смертью Мари-Лулу, растет все больше, потому что телефон почти не звонит теперь, и дом совсем погружается в тишину.
Просто Гэри не хотела ничего слышать, слушать и понимать.
Мари-Лулу не была первой, кто ушел из её жизни, но была первой, кто, как казалось Гэри, был по-настоящему бессмертен. Смерть Мари-Лулу совершенно не укладывалось в ее представления о мире.
И срастаться обратно с миром, где Мари-Лулу, все-таки, умерла, Гэри совершенно не хотела.

Когда пришла пора запланированного еще зимой отпуска, Гэри уже давно сдала билеты, потому что ехать одна никуда не хотела.
Дом не давил на нее, не делался невыносимым, она не хотела сбежать от него.
Скорее, она просто ждала, что ее подруга вернется. И когда эти моменты казались особенно ясными, Гэри перемывала посуду, потому что надо же будет куда-то наливать чай. И вообще, нехорошо как-то - когда дома - такой бардак.


А потом ее стали будить птицы, птицы, просыпавшиеся с солнцем, и спать дальше, и засыпать днем было совершенно никакой возможности. Гэри просто этого почти не умела, да и не хотела.
А потом в комнате Мари-Лулу само собой треснуло окно, и рассыпалось на кучу осколков, а на окне уже сидела сойка, и противно кричала, но в комнату не влетала.
Гэри прогнала ее ярким расписным платком, так и оставшимся лежать на кровати Мари-Лулу, и чуть не задохнулась в окружившей ее пыли, как будто прошло много-много лет, а не пара месяцев.

Птица возвращалась каждое утро, даже когда поставили свежее окно, и кричала, кричала, кричала. И ужасно раздражала своими криками Гэри.
И спрятаться от её криков не получалось: только выйти на улицу и ходить, ходить, ходить, гулять, вдыхать солнце вместо пыли, натирать мозоли, и видеть свое отражение в витринах: хмурое, потрепанное, уставшее.
Как будто разом постарела, и морщинок будто и вправду стало больше, и отражение стало совершенно неопределенного пола, и даже волосы потеряли свой ухоженный вид.
Это было неуютно. Неудобно. Незнакомо. Так, будто и не она вовсе.
Но казалось каким-то бессмысленным.

Отпуск был долгим, почти бесконечным - таким, как планировался когда-то зимой, хотя Гэри и думала от него отказаться.
Но, поглядев в зеркала, она поняла, почему ее убеждали, что полтора месяца без нее как-нибудь справятся.

Однажды вечером Гэри пришла домой, и вдруг отчетливо ясно поняла: дом целиком её, и только её, и больше ничей. Насыпала крошек никак не улетавшей сойке, заварила чай, посидела в сгущающихся сумерках...
А с утра принялась за уборку. Сначала - у себя, убирая в коробки отжившее и выбрасывая лишнее, потом на кухне, избавляясь от вещей, которые лично для неё не имели значения, вроде специальных палочек для еды - потому что она, Гэри, никогда ими не пользовалась.
Протирала пыль.
Дом по-прежнему дышал прошлым, дышал вещами, которые выбирала она сама, или которые они привозили вместе, или которые приносила из неизведанных мест Мари-Лулу.
Убрала с полок любимые книги подруги, оставила лишь те, что любила сама.
Вынесла великое множество вещей на свалку, раздала соседям или отвезла в антиквариат.
А потом добралась до чужой комнаты.
Знакомой, закрытой на замок и особенно пыльной. Все еще пахнущей травами, диковинными растениями, и почти погибшим цветком на окне.
И принялась за разбор писем, текстов, историй, ярких шалей, платков, платьев, и всего того, что в жизни Гэри совершенно не было.

Знакомые шутили, когда-то, давно, что они совершенно похожи. Похожие вкусы, черты лица, похожий стиль речи, схожие мысли. Но Гэри носила строгие костюмы или джинсы и футболки, и никаких юбок. А Мари-Лулу одевала яркие платья, бусы, шали и мешала длинные юбки попеременно со спортивной обувью и шпилькам.
И еще, разумеется, возраст. Одежда и разница в почти 35 лет, а так можно было бы их путать.

Когда-то давно Гэри пробовала носить юбки, и мерила вещи из гардероба подруги. Но это так и осталось не удавшейся пробой.
Сегодня Гэри купалась в ярких красках, от прошлой жизни, которая никак не могла быть прежней - и - чуть смущаясь, накинула на плечи кружевной платок, а потом сменила пыльные брюки на длинное пестрое платье.
Чужое пестрое платье - чтобы примерить чужую шкуру, чтобы узнать, как быть такой яркой, как была Мари-Лулу.

Платье ей удивительно шло, да и совершенно не сковывало движения.
Так она в нем и осталась, и завтра снова одела платье, но другое.
И кормила птицу, будившую ее криком по утрам.
Выкинула травы, ссохшиеся до пыли, знакомые и целые - рассыпала по стеклянным баночкам. Уносила еще коробки, сама звонила и отвечала на звонки.
Еще гуляла. Покрасила дом снаружи в зеленый, и он затерялся среди сада.
Через месяц комната опустела, и Гэри, подумав немного, заменила часть старой мебели и повесила объявление о сдающейся комнате.

Когда пришла пора возвращаться на работу, Гэри проснулась сама.
Напевая, на кухне готовила чай, поглядывала на заросший сад, засыпала корм в кормушку и строила планы на будущее.
Ее знакомая сойка не прилетела, но Гэри, уже почти ухоженная и легкая, того не заметила.
Корм склевали другие птицы. Пару дней она волновалась о том, где птица, так часто прилетавшая к ней по утрам.
Однажды она увидела её еще раз - на окне бывшей комнаты Мари-Лулу.
И больше не видела ее ни разу.

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История #4 - Конец

[Storymaker]

Планета Нибиру засияла на небосводе в конце года две тысячи двенадцатого от рождения Назарянина и начале лета семь тысяч пятьсот двадцать первого от сотворения мира, на исходе Швета-вараха кальпы, в год, когда Солнце Землетрясений должно было закатиться, засияла кровавым багрянцем. То была Звезда Полынь, и её появление знаменовало окончание всякой хронологии.

...

Могучая гравитация новой планеты превратила земные океаны в клокочущие котлы, раз за разом переливающиеся через край. Миллионы тонн мутной солёной воды с грохотом излились на улицы приморских городов. Небоскрёбы Токио оседали, как песчаные замки в приличной волне. Статую Свободы снесло в Атлантику, но на Манхэттене не осталось никого, кто мог бы сокрушаться об этой потере. Дворцы и соборы Венеции менее чем за час стали заготовкой для рифов, а её жители – кормом для их обитателей. По всему миру волны бились в окна верхних этажей, воды несли разбухшие трупы, рыбы выедали людские языки, снуя между затонувшими машинами…
Места, которые не опустошили наводнения и не опустошили эпидемии, вызванные смрадом тысяч выброшенных прибоем трупов, охватила паника. Самозваные пророки взбирались на обугленные остовы машин и подножия памятников и исступлённо кричали про гнев Божий, про возмездие Матери-Земли, про олигархические правительства, приведшие Землю к кризису, про пробуждение древних богов хаоса… Одних забрасывали камнями или разрывали на части, другие становились вождями тысяч испуганных, жаждущих ответов полуголодных людей. Но независимо от исхода, с каждым днём число провозвестников Конца росло.
Над миром пылала багряная звезда.
Над Аризоной прошёл небывалых масштабов дождь из лягушек, и машины вязли в массе расплющенных зеленоватых тел. В Уругвае летающее блюдце сожгло зелёным лучом смерти более пятисот голов скота. Над Лурдом множество людей видело в небесах лучника на белом коне, что вышел, как победоносный, и чтобы победить. В ливерпульской галерее Тейт портреты Мэрилин Монро плакали кровью.
Кто нажал на кнопку, так и осталось загадкой. Очевидно, кто-то из добропорядочных христиан, какие только и могут попасть в президентскую администрацию или Пентагон, решил, что Бог карает терпимость к еретикам и язычникам на Ближнем Востоке. Тегеран на мгновение осветило сияние тысячи солнц, а потом освещать стало нечего. Ракета за ракетой неслись вниз, как пылающие слёзы божества, и на многие километры пески пустынь обратились в блестящее стекло…
А потом выяснилось, что у Ирана всё-таки было ядерное оружие.
Лишь немногим странам посчастливилось остаться в стороне, когда мир охватил пожар, - система взаимных обязательств и неразборчивого возмездия, созданная, чтоб этот день не настал, теперь стала залогом всеобщей гибели. Большинство значимых столиц – из тех. Что ещё не погрузились в море, - превратились в обожжённые скелеты самих себя. Небоскрёбы и готические соборы прокопчёнными остовами вздымались над этими новыми циклопическими кладбищами.
В городах же, которые миновало стерильное разрушение ядерным пламенем, то же повторялось в меньшем масштабе. Предводительствуемые невыбритыми, трясущимися в экстазе откровения пророками или сами обнаружившие причину всех зол, они набрасывались на нечестивцев, еретиков и идолопоклонников – поджигали их дома, забрасывали камнями, на месте размазывали в кровавую слизь всем, что под руку подвернётся, и втаскивали в церкви, забивая ржавой арматурой на алтарях… Наиболее экзальтированные опознавали в виновниках мировой катастрофы себя или догадывались вдруг, что им предназначено понести безвинно грехи человечества во имя любви и великого своего смирения – и рядом с вдохновенными карателями безверия носились дымные живые факелы или свисали с деревьев великие, но раскаявшиеся грешники.
В то же время многие отреагировали противоположным образом, решив в последние дни своей жизни получить всё, чего им не хватало прежде. Толпы мародёров взламывались в супермаркеты, вынося вещи, которые едва ли могли теперь использовать… Из ювелирных магазинов с хохотом выскакивали с головы до ног одетые в золото безумцы. Отбросив всякое представление о стыде и приличиях, люди спаривались на мраморных полах музеев или посреди городских парков, предлагая себя любому встречному или, не спросив, присоединяясь к чужой оргии… Часто и то, и другое происходило на одной улице, и лютеране распевали восторженные гимны, сжигая на куче искорёженных машин семью католиков, пока в свете пламени в двадцати шагах от них толстая сорокалетняя секретарша увлечённо стонала под лысеющим слесарем, уронившим супер-плоский телевизор на мостовую поблизости… Небеса над теми и другими постепенно скрывал радиоактивный пепел.
В Нюрнберге родился ребёнок с глазами старика и, обратившись к одной из немногих акушерок города, что ещё продолжала выполнять свой долг, несмотря на панику, попросил убить его, чтоб ему не видеть грядущего. Акушерка умерла от инфаркта на том же месте, насмерть придавив младенчика своим весом при падении.
Океаны вновь пришли в движение, и на сей раз целые острова погружались под воду, будто утратив опору. Лицо Земли менялось до неузнаваемости, но более не осталось никого, кто мог бы это заметить. Воды взбухли горбом, который с грохотом тысячи водопадов прорвали десять рогов. Из моря медленно и величаво поднялось семь голов, каждая – размеров с громадный дворец, семь неописуемо уродливых голов, покрытых осклизлыми водорослями и полипами. Они открыли семь пастей, и мир огласил рёв, слышный от вершин Тибета до амазонских джунглей, где и до сих пор не ступала нога человека.
На руинах близ Мегиддо выпала кровавая роса. В провинции Хубэй в один день родилось шесть шестиголовых телят с шестью рожками на каждой голове. Тучи саранчи опустились на Калининград, так что стен нельзя было разглядеть под копошащимися насекомыми. Над Оттавой в течение трёх часов шёл дождь из камней, и великое множество людей было убито булыжниками, пробивающими даже крыши.
Земную кору свело грандиозной судорогой, и горы рассыпались, как карточные домики, а города обрушивались на своих жителей раньше, чем те успевали испугаться. Урал обратился в грандиозную рваную рану, разделившую Европу и Азию бездной мутных бурлящих вод. Миазмы миллионов трупов отравили реки, ручьи и самый воздух, к мародёрам и верующим присоединилась третья группа – больных, пошатывающихся от истощения, бьющихся в лихорадке и всё чаще падающих в лужи собственной гнойной рвоты, чтоб более не подняться. Под тёмно-багряными небесами, затянутыми погребальным пеплом цивилизации, люди более не различали дня и ночи.
Врата Ада отворились.
По улицам Ташкента пронёсся на освежёванном коне Аттила, Бич Божий, дымясь как пережаренная отбивная и срубая головы всем встречным. Калигула с истерическим смехом скакал по крышам Ямусукро, и ошмётки его ободранной кожи развевались на ветру. Жак де Молэ с безумным воем насиловал мальчиков в руинах Парижа. Цинь Шихуан пожирал безгубым ртом человеческие лица в Топике, штат Канзас. Джеффри Дамер вошёл в собор святого Витта, волоча свои кишки как шлейф, и пал на колени пред алтарём, который немедленно загорелся.
В пепельных небесах визжали, как безумные чайки, демоны, и их раздувшиеся гангренозные уды болтались в такт хлопанью перепончатых крыльев. Бесы бродили меж обугленных стволов там, где раньше были леса, хватая всех, кого могли заприметить своими вывернутыми жучиными буркалами. Черти ползали по стенам осыпавшихся небоскрёбов, истекая смердящей слюной при виде беззащитных людей внизу, стуча от возбуждения суставчатыми кровоточащими хвостами…
Тор разбил все головы вышедшего из моря зверя одним могучим ударом, и эта молния на мгновение осветила весь мир так, что многие ослепли, а гром оглушил ещё столько же несчастных, но и сам Триждырождённый увлечён был в солёную бездну, обвитый и в смерти могучими кольцами шей.
Сияющий меч от горизонта до горизонта пронёсся над землёю, как коса над зрелыми колосьями.
Небо свернулось, словно свиток, и те, кто глядели вверх в этот миг, тщетно выцарапывали себе глаза, пытаясь избежать того, что увидели за ним.
Конец наступил.

***

-Саш… Просыпайся давай. Встава-а-ать.
Парень вздохнул и пробурчал что-то невнятное. Протёр глаза. Поглядел на предсказуемый бугор под одеялом – вот же Ленка, почему не разбудить его приятным способом хоть разок? Нет же, блин. Сашка потянулся, натянул носки, джинсы и грязную футболку.
-Сходи за продуктами. Завтрак не из чего готовить.
Ленка сидела на заднице и, кажется, могла бы и сама сходить, но парень ничего не сказал. Русый хвост, спускающийся на костлявые плечи, на одном из которых красовалась идеально круглая родинка, как всегда, умиротворил его совершенно. Какого, в сущности, хрена? Может и сходить один раз. Это ж Ленка всё-таки…
Саша вздохнул и пополз по проходу под обрушившимися бетонными перекрытиями. Принюхался – серой, дерьмом и миррой не пахло, значит, демонов рядом нет. Стараясь не наступать на кости, он побрёл привычным маршрутом к остаткам супермаркета. Консерв ещё хватит на пару месяцев, а там… что-нибудь придумаем.

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История #3 - Изменчивость

[Storymaker]

После заката в пещере Высоких Ритуалов звучит пение мелких насекомых. Ярко горит свет, мерно мечутся по стенам тени. Здесь снова творится важнейшее Таинство - кто-то наконец получает свою долгожданную награду.
Похожий на черный кинжал коготь танцует по коже, оставляя свои следы. Мутная рябь в голове накладывается на звуки и на пульсацию ритма, гоняющего по телу кровь. Ритм - это сейчас очень важно.
Подготовка Исхода идёт уже давно, но до завершения еще далеко.

...

Кларисса сидит в центре залы на полу. Глубоко-глубоко вдыхает и резко вонзает хвост себе куда-то глубоко в горло. Вытаскивает наружу мускульную трубку, закусывает зубами, рычит и сжимает челюсти до хруста, до сколов эмали. Сплёвывает клоки фиброзно-мышечной мембраны.
Теперь псевдосиринкс больше не будет работать, но это уже не важно. Кларисса немного не будет петь, да и кому ей петь здесь? Она уже уходит, другие знают это и лишь уважительно молчат о ней, проходя с важным грузом мимо пути в пещеру Высоких Ритуалов.
Конечно же, её точно не зовут "Кларисса". Но так назвал её Он, и она стала Клариссой в этот момент - как чуть ранее он назвал её "она", и она тоже стала. Это Он рассказал ей, что такое женщина, что такое имя, и о множестве иных прекрасных вещей, и она принимает это безоговорочно, как и всё остальное, что связано с Ним. Как и Цель.
Кларисса сидит на полу и продолжает своё дело - одну за другой обрезает свои тьеррнали. Вот острая грань когтя отхватывает еще одну, и Кларисса шипит и булькает горлом, давясь инстинктом самосохранения. Жгут мышечной ткани падает на пол с приглушенным хлопком, извивается, и всё еще остающиеся на месте прочие колышутся судорожно сжимающимся облаком по бокам её тела, вокруг головы и вдоль спины, идут кольцами и волнами. Теперь этот кусок плоти можно было бы проглотить, и утраченная тьерналли отросла бы назад в течении пары циклов. Кларисса, с усилием вставая с пола, идет к зеву Огненного и сжигает отрезанную часть себя в мягко шуршащий мелкий пепел. Прижигает рану. Шипит недолго, словно остывающие лавовые камни, и берётся за основание следующей.
Помимо прочих целей Клариссе нужно значительно уменьшить общую массу тела, иначе процесс может всё равно сорваться с точки баланса и пойти вспять. Правильная метаморфоза предполагает соблюдение множества условий.
Главное сейчас - не задеть церебральную вену. Почти всё остальное можно. Вонзая коготь в ткани в следующий раз, она вспоминает Его глаза - и пусть их непривычное пока количество, но они очень красивы. Востину, создав дальнюю связь, Предки заслужили своё место в пантеоне любых божеств любого мира навечно.
Когда она закончит избавляться от лишнего, Клариссе понадобится побольше уже обработанных и структурированных генетических радикалов для дальнейшей мутации, и поэтому она бережно обходит стороной спиральное нервное сплетение и мелкие ганглии, ответственные за хранение данных и организацию наиболее сложных форм адаптивного поведения. Конечно, они дублируются все дважды или трижды, и их можно было бы вырезать хотя бы по разу каждую... но всё же. Эта избыточная осторожность сродни суеверию. Когда Он рассказал ей, что такое вера, она поняла и что такое суеверия.
Разбираться с внутренними органами тяжелее. Миоэпителиальная ткань очень скользкая, с ней ужасно неудобно иметь дело. Кларисса устала и становится невнимательна, и потому делает перерыв.
Липкая лужа вокруг нее уже загустела, и Кларисса ненадолго засматривается ее красивым блестящим ртутной плёнкой оттенком. Самые мелкие дроны выпивают лужу очень быстро, и кажется что она сама собой впитывается в каменный пол. Исчезает с поверхности камня так же, как скоро исчезнет с поверхности этого мира и Кларисса.
Никакие другие дублированные органы, кроме органов нервной системы, не вызывают в Клариссе мистической осторожности, так что чуть позже она выдирает из груди своё второе сердце, выламывая наружу полупрозрачные гиалиновые пластины, заменяющие ей ребра. Сердце очень, очень сильно хочется проглотить, съесть, вернуть - но приходится снова отказывать инстинкту и снова скармливать кусок мяса Огненному. Краем сознания Кларисса думает, не было бы лучше послать его в подарок Ему. Но что-то подсказывает ей, что её познания о нормах романтики другого вида пока еще не настолько достаточны, чтобы их можно было применить без риска. Наверное, это и есть то, что называется Там "женская интуиция".
Щетку псионных экстерорецепторов Кларисса обрезает с облегчением и почти что радостью. Свобода её уже близка как никогда, и вскоре ей больше не понадобится связь со Стаей и её проблемами, похожими на самые низкие потребности спящего животного. Она еще не знает, каково не быть - но быть клеткой единого целого, единой воли кажется Клариссе ужасно скучным, тоскливым и одиноким.
Пару циклов монотонной липкой работы спустя Кларисса понимает, что больше ей уже нечего отдать ритуалу. Тогда она скусывает зубами черный коготь вместе с кончиком хвоста, сплёвывает его в сторону и закрывает глаза, позволяя древним инстинктам вида начать свою работу. Единственное, что еще она делает напоследок - это подтягивает поднесенную заботливым чешуйчатым дроном газовую маску к губам и делает глубокий вдох воздуха Его планеты, сжигая язык и обе дыхательные системы за раз. Вскоре после этого она теряет сознание, проваливаясь в глубокий анабиоз, равный клинической смерти. Ощущая, как останавливается последнее сердце, замедляются токи тела и начинает выделяться на поверхности её кожи первый матовый слой Перехода, принявшего свою программу.
Пройдут сроки, пройдут спазмы, внутри кокона отвалится с новой чистой кожи жирным слоем последний мусор - и вскоре Небесный Червь придёт за ней, заберёт её и отправит с Гонцами Стаи далеко-далеко в космос, на одну из бесконечного многообразия ярких планет, куда многие тысячелетия уходят отсюда такие как она, чтобы сделать кого-то манящего издалека счастливее - и самим быть счастливыми. Туда, где ее ждут, хотя и не знают, откуда она придет, кем она станет, кем она родилась.
Кларисса спит в застывшем предвкушении, словно древнее членистоногое в ярком янтаре, и верит, что её - и Его - новая жизнь будет великолепна. Иначе не может быть. Ведь никто никогда не возвращается назад.
Все на планете Клариссы однажды умирают от любви, чтобы обрезать нити и уйти в то, что будет после, кем-то совсем другим. Чтобы стать для избранного судьбой существа кем-то еще, вплетаясь в невероятно прекрасный круг яркой жизни, встреч и перерождения, неизвестный здесь рутинно строящей бесконечные помещения для личинок Стае. Только жизнь-за-пределами есть настоящая жизнь. Только ради нее когда-то они обретали разум. Стремились к звездам, надеясь, что будут там не одиноки. Кларисса считает, что провела в узких лазах Стаи достаточно невыносимо одинаковых столетий, чтобы наконец получить право на что-то еще. Что-то Иное.
Еще недоформировавшимися мягкими губами Кларисса улыбается во сне. Многому, многому предстоит научиться, многое познать. Многое увидеть, многое сделать.
Кларисса уверена, что будет в долгожданном конце пути счастлива и прекрасна.
Как и любая женщина, которая влюблена.

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История#2 - P.S.

[Storymaker]

P.S.
После того, как окончится книга
Героям поклонится автор усталый:
«Что ж, господа... и сюжет, и интрига, -
Я вам за все сердцем всем благодарен».

...

И прошуршат, отвечая, страницы:
«Спасибо, спасибо - за жизнь, и за счастье!
Все - имена, родословные, лица
Создали Вы, о великий наш Мастер!»

Тот, что известен в селе и столице,
Истинным магом, волшебником слова.
Юной девчонке, и гордой царице, -
Все восхищались историей новой.

Нетривиальной, как черная птица
В стае, хранящей свою белизну.
Четыре принцессы любили там принца,
А он за собой не позвал ни одну.

***
Корону примерила первая дева,
Но оказалось для трона мала.
Так и не стала она королевой,
В башне далекой слезы лила.

Другая девица - драконьего рода,
Три года летала, упрямо вздыхая,
И все ж не отняла у принца свободу,
Вернулась обратно в небесную стаю.

Третьи принцессы - их было аж двое,
Обе - сестрички подводного царства.
Стали подругами с общего горя -
Не помогло им морское коварство.

Четвертую принц повстречал у обрыва-
Дочь горной ведьмы едва не прельстила.
До снега ждала, заклинала на иву,
А летом ушла - не смогла, не простила.

Трусости принцу - холодного ветра,
Что вольно гулял в беломраморных залах,
Прекрасного, южного королевства,
Где ритмом гитар безнадежность звучала.

И сын королевы - насмешливый мальчик,
Вздыхал, говоря - ни одна не излечит.
...Тем временем на горизонте маячит,
Тень в кринолине - сто пятой принцессы.

И все восхищались: «Кто смог бы такое
Взять, и так просто однажды придумать?
Браво, отныне Вы стали героем
Автор, Вас, истинно, - любят все музы!»

***
Так говорил и читатель и критик,
За громом оваций неслышен был бледный
Голос пришедшей из новенькой книги,
Напрасно кричала отчаянно ведьма:

«Точку поставив у самой обложки,
Книгу окончив, Вы нас отпустили.
В жизнь
Лишь в одном просчитались немножко -
Вы нам любовь подарить позабыли..."

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

История #1 - То, что после

[Storymaker]

Настольная лампа ярко освещала клавиатуру ноутбука и часть стола, которая была завалена исписанными листами. Девушка отпила горячий крепкий кофе и парой щелчков компьютерной мыши открыла редактор. Пальцы в нерешительности нависли над клавиатурой. Она задумчиво пожевала нижнюю губу – эта дурацкая привычка давно переросла в нечто большее, позволяющее настроиться на одну волну с вдохновением.

— Ну что ж, начнем, — прошептала девушка и, заправив выбившуюся из хвоста прядь за ухо, оглядела еще раз исписанные листы.

...

Хмыкнув, она отложила их в сторону и обратилась к экрану. К тиканью настенных часов присоединились быстрые мягкие прикосновения к клавишам клавиатуры.

«Нет ничего лучше, чем возвращаться поездом домой после тяжелой и утомительной командировки. Именно в долгой дороге можно расслабиться, осознавая, что тебе не надо бежать на очередную пресс-конференцию или на встречу с самым важным на свете человеком. Наконец, появляется время, которое ты можешь посвятить любимым занятиям: чтению книг, просмотру фильмов и даже сну. Ведь тебе не придется вставать посреди ночи, ехать в аэропорт, чтобы взять интервью у главы какой-нибудь крупной компании, который улетает самым ранним рейсом.
В дальних поездках твоя жизнь подчиняется мерному стуку колес, череде станций и коротких прогулок на продолжительных остановках. Нельзя забывать об еще одной, зачастую приятной, составляющей длинных поездок – о попутчиках. Какие истории только не услышишь из уст совершенно незнакомых людей! Эффект попутчика ведь никто не отменял. Слушая рассказы, не устаешь удивляться, насколько фантастической может оказаться жизнь человека: печали и радости, взлеты и падения, поиск и находки – всё это и многое другое смешивается в круговороте времени, действия и лиц.
Эту историю я услышала от очередного попутчика, возвращаясь с продолжительной и тяжелой командировки. Точнее, от попутчицы. Она представилась Сью, хотя, я не уверена, что это её настоящее имя. Но в этом нет ничего страшного – каждый человек имеет право на тайну.
Поезд тронулся от перрона, когда она зашла в купе. Я успела переодеться и с удобством устроилась на своей полке, подложив под спину подушку и разместив на коленях ноутбук.

— Добрый день, — поздоровалась она, тягуче произнеся слова приветствия.

— Добрый, — ответила я, мельком взглянув на неё.

Лицо попутчицы мне показалось смутно знакомым, словно сошедшим с обложки какого-то журнала. Именно так запоминаешь мельком просмотренные глянцевые страницы и тех, кто на них изображен. Наверное, я видела её в одном из ярких печатных изданий, которые пролистывала в газетном киоске, коротая время в ожидании поезда.
Прошло несколько часов, как наш поезд покинул вокзал. Прослушивая записи интервью на диктофоне, я набирала текст – трех дней пути мне должно было хватить, чтобы отдохнуть и закончить отчет, который я собиралась предоставить начальнику по приезду. Периодически я поднимала взгляд на незнакомку, исподтишка разглядывая её поверх экрана. Её красотой и изяществом не возможно было не восхищаться. Каждое движение точно выверено и наполнено грацией и утонченностью. Эта манера была настолько естественной и безупречной, что не имело никакого значения, чем она занимается: перелистывает ли страницы книги, которую читает, или берет бутылку минералки со столика, чтобы утолить жажду. Её черные как смоль волосы были собраны в аккуратную прическу, миндалевидный разрез глаз и чуть смуглая кожа придавали ей экзотичный вид, навевая нечто восточное.
Выполнив запланированное, я решила перекусить.

— Составите мне компанию за чаем? — спросила я попутчицу, выжидающее глядя на неё.

Она медленно подняла томный взгляд темно-карих глаз и несколько секунд разглядывала меня, видимо, оценивая. Потом в её лице произошла резкая перемена, томность спала, и женщина широко улыбнулась, показывая ровные белоснежные, по сравнению с её кожей, зубы.

— Конечно.

Я улыбнулась в ответ. Сбегав за кипятком для чая, мы уселись друг напротив друга. Попутчица достала из своей сумки несколько булочек, я – конфеты. Несколько минут мы сидели молча, каждый думая о своем.

— Вы очень красивая, — неожиданно мой голос озвучил мысль, которая вертелась в голове несколько часов. — В смысле, женщин с вашей внешностью не часто увидишь… — я попыталась оправдаться, но поняла, что сморозила очередную глупость. Куда подевалась моя журналистская бойкость?

Незнакомка подняла тонкую бровь, тем самым выражая удивление.
— Спасибо, — коротко ответила она и, отставив стакан, откинулась спинку.

В купе повисла тишина, нарушаемая стуком колес и бубнением за стенкой.

— Простите, я не хотела вас задеть, — извинилась я, обхватив стакан обеими ладонями. Не дождавшись ответа, я подняла глаза.

Женщина разглядывала меня, улыбаясь.
— Нет, вы не задели меня. Просто… — она устремила взгляд на окно, за которым проплывал небольшой городок. — Просто, за всю свою жизнь я слишком часто слышала эти слова от самых разных людей.

— Разных людей? Думаю, в этом нет ничего удивительного, — тихо ответила я.

По коже пробежали мурашки – я чувствовала, что эффект попутчика, который я так люблю, сработал и в этот раз. Нет, дорогой читатель, я не из корысти, а ради интереса, хотела узнать об этой незнакомке больше. Я не побоюсь сказать, что собирать истории жизни других людей – это моё хобби.
Снова стук колес. В дверь постучала проводница, попросив предъявить билеты. Покончив с формальностями, она удалилась.

— Я расскажу вам одну историю. Ваше право – верить моим словам или списать всё на богатую фантазию особы, находящейся перед вами, — незнакомка нарушила молчание.

Она посмотрела на меня своими темно-карими, глубокими глазами. В них я заметила тень затаенной печали, которая часто сопровождает людей, проживших богатую и насыщенную жизнь.

— Называйте меня Сью, — попросила она и, подобрав под себя ноги, ненадолго задумалась.

Я не торопила её. Пока Сью обдумывала, с чего начать, я выключила ноутбук и спрятала его в сумку. За ним последовал диктофон – многих он отпугивал, сбивая с мысли. В таких случаях нить рассказа терялась и разговор затухал.

— История моей жизни настолько фантастична, что порой я не верю в неё. Но есть вещи, которые напоминают о прошлом. Но мне стоит начать с самого начала, — женщина взяла в руки стакан с остывшим чаем и немного отпила. — Если бы я была писательницей, то назвала бы свой рассказ «То, что после». К концу моего повествования вы поймете, почему именно так.
Я родилась в большом городе, в котором прожила до семи лет. То время я помню смутно, урывками. Но я могу сказать только одно – это было счастливое время. Моя мать была ботаником, отец историком. Я и мои родители любили гулять по выходным в парках, или же выезжать на природу, подальше от шума и пыли. Мама знакомила меня с природой, островки которой удалось сохранить в центре цивилизации. Отец был прекрасным рассказчиком и знатоком в своей области, поэтому, когда я пошла в первый класс, я знала историю получше многих старшеклассников.
Я хорошо помню тот день, когда изменилась жизнь маленькой счастливой девочки. Тогда за мной в школу приехала полицейская машина – в отделении работал брат отца – и меня отвезли в больницу к родителям. Они оба были в тяжелом состоянии. В тот день в торговом центре, где мы постоянно закупали продукты, была заложена бомба. Именно отец нашел её, и он оказался ближе всех, когда сработал детонатор. В нем всегда было что-то геройское… Почему-то я уверена, что он сам бросился на бомбу, чтобы закрыть её своим телом и спасти окружающих, — Сью грустно улыбнулась, — По-крайней мере, я так решила для себя, когда была ребенком. И сейчас я уверена в этом. Через два дня мои родители умерли… Надо сказать, что не самой легкой смертью, — женщина прервала свой рассказ и, поморщившись, сделала глоток чая.

— Еще принести? — спросила я.

Она кивнула. Я приняла протянутый стакан и сбегала к проводнице. Когда я вернулась обратно, на столе оказалось еще несколько булочек.

— Спасибо. После похорон мне предоставили выбор: остаться в городе с папиным братом, у которого была большая семья и маленькая квартирка или же отправиться к бабке, которую я никогда не видела, в далекую, всеми забытую деревеньку, практически на другой конец света. Я выбрала последнее. Город без родителей стал чужим. Семилетней сироте в нем места не было. Дядя пытался меня отговорить, но я настояла на своем. Кто знает, что было бы со мной, если бы я осталась в родном городе, — на лице Сью показалась легкая печальная улыбка.

Я поняла, что она не раз и не два задумывалась над этим вопросом.

— Я приехала к бабке. Их деревенька находилась на границе двух государств, между которыми нередко возникали конфликты. Место, где она жила, мне показалось настолько диким, что первое время я желала сбежать обратно в город. Полное отсутствие прелестей цивилизации. Мы мылись в большом деревянном корыте, предварительно натаскав и нагрев воду. По-моему, один или два раза в неделю, но я старалась чаще. Особенно, после работы в огороде или перед поездками в город. Ни о какой электронике речи и не шло – из всех приборов современности там был лишь старый, дряхлый радиоприемник, который работал невесть от чего, поскольку электричества в доме, так же как и во всей деревушке, проведено не было.
Ближайший город находился в 120 километрах. Меня это потрясло, поскольку я должна была ходить в школу, учиться, узнавать что-то новое. Да, я очень любила учиться, и с возрастом эта любовь, привитая родителями, не угасла.
Раз в неделю туда ездил пожилой мужчина. Имени его я не вспомню. Он продавал корзинки ручной работы, которые пользовались большим спросом у городских жителей. И я ездила вместе с ним. Помню, как приехала в первый раз в незнакомый город, в незнакомую школу, чтобы просить о предоставлении комнаты, в которой я смогла бы жить, и о принятии меня в школу. Смешная была картина. Семилетняя девочка, испуганная, но полная решимости требует что-то и говорит о каких-то взрослых вещах, которые не касаются её сверстников. Мне отказали. Сказали, чтобы приходила с родителями. На мои слова, что родителей больше нет, они качали головой и просили привести опекуна. Я пыталась уговорить бабку, но та, когда дела не касались её, притворялась глухой и немой.
Я была очень расстроена, да что там, убита сложившимися обстоятельствами. Несмотря на юный возраст, я понимала всю серьезность своего положения. Мне не улыбалась перспектива остаться на всю жизнь в той глухомани. И я решила заниматься сама. Брала раз в неделю книги в небольшой библиотеке и каждый вечер училась. Благо, читать и писать умела.
Первые несколько месяцев бабка меня не трогала. То, что она знала о моем существовании, говорили только приемы пищи: она накрывала стол на двоих. По истечении первых месяцев у меня появилась работа. Бабка поручала мне мелкие дела, гася мои порывы, когда я пыталась помочь ей с готовкой или прядением. Ах, да! — Сью легонько стукнула себя по лбу. Я заворожено проследила за этим жестом. — Бабка пряла очень качественные нити из шерсти овец, которых разводили в тех краях. Пряжа задорого раскупалась в городе.

Я кивнула. Сью была хорошей рассказчицей. Её неторопливая, размеренная речь, жесты, подчеркивающие определенные слова, оставляли глубокие отпечатки в моей памяти.

— Так прошло три года. Я освоилась с деревенской жизнью, где всё подчиняется солнцу. С его восходом я вставала, приветствуя новый день. Постепенно бабка стала лучше относиться ко мне. Поручала разные дела, начиная от прополки грядок и заканчивая приготовлением еды. А еще она научила меня прясть. Как же болели первое время пальцы! На одном из них даже остался след, — Сью подняла к глазам ладонь левой руки и посмотрела на свои пальцы.

Потом протянула руку ко мне. В этот момент она была похожа на маленькую девочку, которая решила доверить своё сокровище понравившемуся взрослому. Я взглянула на её ладонь. На указательном пальце была видная тонкая белая полоска, а кожа была затерта до блеска. На безымянном я заметила тонкое золотое кольцо с надписью, похожей на арабские письмена.

— Сколько времени прошло, а этот след не исчезает. Он первая мелочь, которая напоминает мне о том, что всё произошедшее в действительности было, — женщина убрала руку.

Она замолчала ненадолго, припоминая что-то. Об этом говорили сдвинутые к переносице тонкие брови. Я не торопила её, пытаясь представить, каково это – лишиться родителей, жить в Богом забытой деревушке, вдали от цивилизации, после того, как вкусил её плоды.

— За прошедшие три года я завела нескольких друзей, которых навещала время от времени. У некоторых оставалась на целую неделю до следующего приезда пожилого мужчины. Но странным образом меня немного тяготило постоянное общество людей, поэтому я с радостью возвращалась в свой тихий угол. Садилась за прялку или шла пасти овец – эти занятия упорядочивали мои мысли, которые пребывали в хаосе после городской жизни.
Я очень много читала. Не только школьную литературу, но и художественную. Много-много художественной. С книгами расставалась, лишь когда шла в огород, и то только потому, что боялась испачкать их. Нередко бабка ворчала из-за этого. И обычно её ворчание перерастало в историю. Как же она их рассказывала! Это нужно самой слышать, чтобы понять, что я имею в виду, — Сью прикрыла глаза и улыбнулась, припоминая, видимо, одну из них. — Она была очень умным человеком, несмотря на свою нелюдимость и неразговорчивость.

— Остановка полтора часа, — раздался голос проводницы за дверью.

Я обратилась к окну. День подходил к концу. Смеркалось. Быстро же время пролетело!

— Я бы хотела прогуляться. Составите мне компанию? — спросила Сью, поднимаясь на ноги.

Она накинула плащ поверх спортивного костюма и вышла из купе в мягких спортивных тапочках.
Похоже, она не собиралась дожидаться моего ответа. Её вопрос был продиктован вежливостью, но отрицательного ответа он не подразумевал. Поэтому я, чуть нахмурившись, застегнула спортивную куртку, завязала шнурки на кроссовках и вышла за женщиной.
Свежий воздух бодрил, а неспешный шаг разгонял застоявшуюся кровь.

— Моё пребывание в деревушке было самым спокойным временем в моей жизни, — неожиданно начала Сью, — Я столько всего узнала и почерпнула из книг. Я скучала по родителям, горевала, но не настолько, чтобы забыть о жизни.
Потом всё изменилось. Судьба снова сделала крутой поворот. Я уже говорила, что деревушка, где жила бабка, находилась на границе двух государств. Между ними возникали конфликты, которые нередко отражались на жизни мирных людей.
Они пришли с автоматами и огнем. Спалили деревню, перебили стариков. И постоянно кричали: «Как вы поступили с нашими родными, так и мы поступим с вашими. Они ничуть не лучше. Эти старики отвечают за ваши проступки и вашу жестокость». Я не знаю, что они хотели сказать этими словами, до кого пытались докричаться. Ведь в округе не было ни одного военного. Думаю, об уничтожении деревушки узнали лишь через несколько недель, ведь пожилой мужчина перестал приезжать в город со своими замечательными корзинками.
Бабка пыталась меня спрятать, уберечь от смерти. Она закрыла меня в подполе, откуда я должна была бежать, когда всё утихнет. Но она не знала, что дома начнут жечь. Боясь задохнуться, я выскочила из своего убежища прямо в руки головорезов. Они не стали меня убивать. Почему? На этот вопрос я так и не нашла ответа.

Вдалеке прогудел поезд.
— Нам пора возвращаться, — произнесла я.

Последние лучи заходящего солнца прощально сверкнули за горизонтом. Небо затянулось тучами, словно внемля рассказу Сью. На землю упали первые капли. Мы добежали до поезда под проливным дождем.

—Надо переодеться. Я промокла как мышь, упавшая в лужу, — хмыкнув, сказала я и, сняв промокшую куртку, стала рыться в сумке. Найдя нужные вещи, я вопросительно посмотрела на попутчицу.

— Можете здесь переодеваться. Я не против, — произнесла Сью и, махнув рукой, взяла со столика книгу. Пока я искала одежду, она успела переодеться в сухое.
Я снова нахмурилась, удивляясь поведению этой женщины. Величественность, пренебрежение и вежливость образовывали странный коктейль, вкус которого невозможно было определить.
«Вы совсем не просты, Сью. Какая же загадка скрыта в вашей истории?» — думала я, стягивая с себя мокрую одежду, прилипшую к телу.
Закончив с переодеванием, я вернулась на свою полку и выжидающе уставилась на попутчицу. Она словно не замечала этого. Не выдержав, я задала вопрос:

— Вы сказали, что головорезы, напавшие на деревушку, вас пощадили. Что было с вами потом?

Сью ответила не сразу. Она не спеша дочитала страницу, отложила книгу в сторону и только потом обратила ко мне взгляд темно-карих глаз, обрамленных густыми длинными ресницами.

— Меня продали, — чуть пожав плечами, ответила женщина.

— Но торговля людьми запрещена законом… — я попыталась возразить, но глубокий и чувственный смех Сью заставил меня замолчать.

— Вы действительно думаете, что всё, что запрещено законом не имеет места быть? — поинтересовалась она. В её глазах плясали веселые искорки.

— Я понимаю, что закон во многом не соблюдается, но это… — я скрестила руки на груди.
Её смех задел за живое. Она выставила меня несмышленой девочкой, наивность которой граничила со слепой верой в справедливость и идеалы. Сью заметила мою перемену и перестала улыбаться. Её лицо сразу же посуровело.

— Теперь моя очередь извиняться. Я не хотела задеть вас, — серьезно произнесла она, — Если позволите, я продолжу свой рассказ.

Я кивнула.

— Они продали меня за тысячу франков – эта была самая низкая цена, которою можно было бы предложить за десятилетнюю девочку. Меня и еще девять девочек и четырех мальчишек погрузили на судно. Самой старшей из нас было тринадцать, самой младшей шесть. Практически всё плавание мы провели в грузовом отсеке, где каждого из нас приковали цепью к стене и спрятали за ящики. Мне очень неприятно вспоминать то, что я пережила там, поэтому постараюсь рассказать как можно кратче.
Несмотря на тяжелые лишения, морскую болезнь, мучавшую меня по первой, я смогла подружиться почти со всеми ребятами. Умение рассказывать, доставшееся от отца, и моя начитанность скрашивали долго тянущиеся дни. Когда наша плавающая тюрьма останавливалась у причала какого-нибудь города, нам завязывали глаза, выводили на воздух, вели или везли на рынок и продавали как рабов. Понятное дело, что эти рынки были скрыты от общественных глаз, но всё равно на них порой было слишком много покупателей. Были другие дети, разговоры которых раздавались с другого конца отсека, но мы ни разу их не видели. Постепенно наша компания уменьшалась. На второй месяц плавания кроме меня осталось еще три девочки и два мальчика. С одним из них я особенно сблизилась. Он стал мне как брат, которого у меня никогда не было.
На очередной продаже мы пытались сбежать. Второй мальчишка смог украсть у нашего надзирателя ключ от наручников, которые цепляли на нас на время торгов. Попытка не удалась, и мы здорово поплатились за это. Работорговец, исхлестал нас плетью до полусмерти. Самая младшая из нас умерла после продолжительной лихорадки, а девочки и я несколько дней лежали в бреду. Мой Брат, я буду называть его так, выхаживал нас, защищая от нападок надзирателя и требуя положенный кусок хлеба и стакан воды. Второго мальчика не было, когда я очнулась – его отвели к хозяину через пару дней после неудачного побега. Когда он появился, на его руках не доставало нескольких пальцев и ему отрезали язык.
Тело умершей девочки осталось рядом с нами. Мы просили убрать его, поскольку запах разлагающейся плоти выедал глаза и не давал вздохнуть в без того душном, пропитанном различными запахами, замкнутом отсеке. Но наш хозяин отказал в просьбе, сказав, что мы сами обрекли её на смерть. Тогда мы завернули тело младшей в один из брезентов, которым были накрыты ящики, и отодвинули как можно дальше от себя. Дышать стало легче, но ощущение рядом с тобой мертвого человека навсегда отпечаталось в моей памяти.

Сью сидела с широко раскрытыми невидящими глазами, поджав к себе ноги.
К моему горлу подступил тошнотворный комок. Я не могла представить, что еще пришлось ей пережить за те несколько страшных месяцев, ведь она рассказывала только основное.

— Время, проведенное на судне оставило о себе воспоминание – след от бича, которым нас бил работорговец. Он протягивается тонкой почти незаметной ниточкой вдоль позвоночника от крестца до лопаток.
Нашего хозяина постигло несчастье. На плавучую тюрьму напали пираты. Не стоит удивляться. Пускай их многие считают пережитком прошлого, но у них совершенно другое мнение. Всех членов экипажа убили, детей перевели на другое судно. В принципе, наша новая жизнь практически ничем не отличалась от прошлой, разве что только кормили чуть лучше. Двух девочек из моей компании купили на одном из многочисленных рынках. Со мной остались только Брат и второй мальчишка. К тому времени наша троица страстно желала вырваться из железного плена. Мы знали, на что смотрят, когда выбирают товар, поэтому старались продемонстрировать все свои умения, привлечь внимание покупателя, — женщина ухмыльнулась, но ухмылка быстро сползла с её лица. — Это было очень сложно, поскольку мы все были очень костлявы и некрасивы – с полученных ран только сошло воспаление и длинные змеинообразные отметки затянулись непривлекательными корочками.
Меня купили первой. То была немолодая, но привлекательная, дородная женщина. Да что говорить! Она мне показалась тогда самым прекрасным существом на земле! Моя цена была намного меньше предыдущей – 200 франков – меня продали почти даром. Когда мы отошли в сторону от площадки, на которой сидели другие дети, я, не раздумывая, попросила её купить Брата и второго мальчишку. Я поняла, что не могу оставить их здесь, несмотря на то, что Брат с явным облегчением на лице улыбался мне и кивал, когда расстегивали мои наручники. Эта женщина проявила милосердие, на которое я не надеялась. Мало того, что она поняла мой родной язык, так еще и купила обоих мальчишек, несмотря на то, что у второго не хватало пальцев, и он был немым. «От вас будет толк», - сказала она тогда им. Как в воду глядела.
Нас снова погрузили на судно. Но в этот раз всё было по-другому. По-сравнению с прошлыми разами, с нами обращались по-королевски: спали мы в чистых постелях, раз в три дня принимали ванну, ели ровно столько, что через непродолжительное время стали походить на наших сверстников, которые жили спокойной жизнью. Конечно, это было не безвозмездно. Мальчики помогали членам экипажа, я же была всё время при женщине. Постоянное пребывание на морском воздухе прекрасно сказалось на нашем здоровье. Исчезла болезненная бледность, мы окрепли, немного загорели, глаза стали живыми и яркими. Тогда я не особо задумывалась о том, что мы снова стали подневольными – я наслаждалась настоящим. К тому времени мне стукнуло одиннадцать.
Благодаря моей способности быстро учиться, я бегло научилась говорить на арабском языке – именно на нем говорила женщина. На мои вопросы о месте назначения, она только улыбалась и качала головой. Три недели, проведенные в этом раю, пронеслись так быстро, что я не успела сполна насладиться ими. Мы прибыли в восточную страну, название которой я упоминать не буду.

Я зевнула, прикрыв рот ладонью. Время было позднее, хотя правильней было сказать – ранее. На часах была половина пятого утра. Ночь прошла мимо нас, не задерживаясь, чтобы послушать страшную историю детства моей попутчицы.

— Думаю, нам надо поспать, — предложила Сью, снимая покрывало с постели.

Я последовала её примеру.

***
—Как только мы ступили на берег восточной земли, нашу троицу разъединили. Меня повели в большое здание, которое оказалось очередным рынком. Я взвыла. Надежда на то, что настала спокойная жизнь, рушилась на глазах. Я даже предприняла попытку сбежать, но купившая меня женщина цепко ухватилась за мой локоть и не выпускала, пока мы не вошли в небольшую комнатку, где мне было приказано раздеваться. Я выполнила приказание. Женщина втерла мне в спину, руки и ноги какую-то массу, которая скрыла мои некрасивые нитеобразные шрамы. Затем мне выдали комплект одежды, который я незамедлительно надела. Наряд был прост – платье до пят из черного льна с вшитым корсетом отделанным золотистой вышивкой. Корсет был необходим не для того, чтобы подтянуть мою фигуру, а скорее для того, чтобы поднять, только начавшую формироваться грудь. Женщина быстро заплела мои волосы в незамысловатую прическу, закрепила большую заколку в форме черно-белой линии. Глаза она подвела мне угольно-черным карандашом, отчего мои темно-карие глаза стали казаться еще темнее. Матовый блеск выделили губы. Только потом мне позволили посмотреться в зеркало.
С высоты прожитых лет я могу сказать, что у дамы, спасшей меня, был неплохой вкус. Она сделала акцент на глаза и волосы, легкую смуглость кожи. Мой образ был хрупким и легким, обещающим. В тот момент я не чувствовала себя одиннадцатилетней девочкой, поскольку передо мной стояла девушка с серьезными глазами и со взглядом, который говорил: «Я повидала многое! Вам меня не сломать!».


Настало время обеда, а в нашем случае – второго завтрака. Мы со Сью проспали до полудня – нас разбудил стук в дверь. Пришли контролеры проверять билеты. Решив, что не стоит больше ложиться спать, мы снова стали пить чай. Кажется, за ту поездку я выпила этого напитка больше, чем когда-либо.

— Меня купили в первый час торговли. Это была сгорбленная иссушенная дама, которая отдала за меня 1500 франков, хотя предложенная изначально цена была в 3 раза выше. Женщине, спасшей меня, пришлось пойти на уступки, поскольку, один из покупателей сказал ей, что «за такую худобу и кости и 100 франков не дадут».
Дама, я назову её Илия, долго рассматривала меня, затем потребовала показать моё тело. Она знающе провела узловатым пальцем по моей спине, стирая слой пудры, потом развернула к себе и долго смотрела в глаза. Я не отвела взгляда. Что-то настойчиво твердило мне, что не стоит этого делать. Одобрительно хмыкнув, Илия отошла к продавщице, приказав мне одеваться. Через несколько минут она вернулась и, взяв меня под руку, отвела обратно в маленькую комнату. Там выдала мне чадру и широкое одеяние, чтобы я укрылась от чужих глаз. И мы пошли по улицам знойного восточного города. У неё были большие планы на меня. «Своей красотой ты покоришь наш Сераль!» - так говорила она, а я только удивлялась, не понимая смысла произнесенных слов.
Она привела меня во дворец. Честное слово, тогда он показался мне именно таким. Высокие ворота закрывали проход во внутренний двор. На посту стоял мужчина, больше похожий на мальчишку-переростка, и голос у него был мальчишеский: звонкий и сильный. «А, привела новую девочку Илия?» — спросил он тогда у дамы. Она в ответ только кивнула и подтолкнула меня в спину, приказав следовать за собой. Мы вошли в небольшую боковую дверь, которую я не заметила сначала. Там стоял еще один мальчикоподобный мужчина. «Илия, сегодня много кого привели! Боюсь, твоей костлявой девочке не будет здесь места», — произнес он, рассматривая меня, пока я снимала верхнюю одежду. «Посмотрим», — коротко ответила Илия и, взяв меня под локоть вывела на улицу. За первой стеной, примерно в пятистах метрах, оказалась вторая. Пространство между ними было заполнено низенькими домиками, в которых жили служащие Сераля: садовник и его помощники, сапожник, швеи, мелкий обслуживающий персонал и, даже, ювелир. Поднявшись в некрутую горку, мы подошли ко вторым воротам, которые были окованы железом. Они были меньше первых, и их открыли перед нами двое мужчин.
Центральная аллея, усаженная необычными деревьями, которые образовывали тенистый коридор, убегала к главному зданию. От неё разветвлялись то вправо, то влево небольшие дорожки, вымощенные белым мрамором. Илия потянула меня к одному из строений, которое находилось справа от дороги. Мы прошли под несколькими арками и попали во внутренний двор. От увиденного захватило дух.
Вокруг раскинулся великолепный сад, пестреющий разными цветами и наполненный искушающими запахами. Я старалась вобрать в себя всю его красоту, пока мы шли по вымещенной белоснежным камнем и отполированной до блеска дорожке. Казалось, здесь собраны все растения мира! Чуть поодаль от нас раскинулись гранатовые деревья с низко нависшими сочными гранатами, которые так и тянуло сорвать. Лозы винограда разнообразных сортов и цветов оплетали каменные стены построек, укрывая их серость. Яблоки и абрикосы, сливы, вишни и груши, персики и лимоны – они соблазняли налитыми солнечным светом боками, заставляя сглатывать подступающую слюну. Неимоверно тянуло под сень этих деревьев: расположиться на мягкой, ухоженной траве, скрываясь от палящих лучей солнца, вдыхать аромат цветов и не думать ни о чем. Еще большую притягательность вносили благовонные растения, которые выращивали для красоты и бытовых нужд. Прослужив на благо Сераля больше десяти лет, я не раз собирала лепестки жасмина и розы для духов и благовоний наложниц, фавориток и жен нашего господина. Был в этом саду и пруд. Он расположился посреди небольшого поля лаванды, куда приходили многие девушки и женщины, чтобы обуздать невысказанные мысли и найти умиротворение. В этом пруду нередко появлялись черные лебеди, которые кочевали между водоемами дворца по прорытым каналам, невидимым для незнающего человека.
Сад, по которому провела меня Илия в первый день, был самым большим во дворце. Были и другие, поменьше, но от этого не менее ухоженные и прекрасно цветущие. В одном из них был разведен зверинец. В клетках жили диковинные звери и птицы, о многих из которых я на тот момент даже не слышала.

Сью перевела дух. Она с горящими глазами описывала дворцовый сад, в который попала одиннадцатилетняя девочка. Мне же мерещились запахи, которыми он был наполнен, сочные и яркие плоды, черные лебеди с красными клювами, кочующие по незримым водным каналам на территории дворца.

— У вас такое мечтательное выражение, — я вздрогнула от голоса женщины. Она несколько минут следила за мной томным взглядом.

— Вы так хорошо описываете, что я словно оказалась в этом райском саду, — тихо ответила я, прижимая ладони к горящим щекам.

— Искусство речи было необходимо для выживания в этой райской клетке, — с улыбкой произнесла Сью, — Пойду прогуляюсь.

Она выгнулась как кошка, разминая затекшее от долгого лежания тело. Затем грациозно встала, прихватила заколкой длинные волосы, самодовольно улыбнулась своему отражению в зеркале и покинула купе. Я же, проводив глазами попутчицу, уселась поближе к окну, уставившись туда невидящим взглядом. Мой разум пребывал во власти чудных образов.

***
—Долго же вас не было, Сью, — сказала я, вместо приветствия.

Восточный образ райских садов, созданный несколько часов назад женщиной, поблек.

— Простите, я немного заболталась, — Сью хитро улыбнулась, — Обещаю, что до нашего прибытия, я расскажу вам всю историю.

Я улыбнулась в ответ. Тягучий голос женщины заставлял обращать внимание только на её особу. Поэтому я захлопнула крышку ноутбука с недоделанным отчетом и уселась поудобней.

— На чем я закончила? — спросила Сью, подтягивая к себе ноги.

— Вы описали сад, через который вела вас Илия в первый день, — напомнила я.

— Ах да! Тогда продолжим, — женщина нахмурилась, припоминая что-то. — Илия привела меня к валиде-султан, матери господина, которая распределяла новеньких девочек. Действительно, на фоне остальных я была похожа на тощего котенка с облезлой шерстью. «Илия, где ты достала эту несчастную?» – спросила она у моей попечительницы. «Там же, где и остальные достали своих», - произнесла женщина, не поднимаясь с колен. Валиде-султан подняла меня на ноги, обошла кругом, ощупывая и хмыкая. «Навряд ли из неё получится что-то толковое. В наложницы она точно не попадет – гадкий утенок. Пускай помогает тебе на кухне, но к султану не смей выпускать!» — мать вынесла свой приговор, обрекая меня на долгое общество кухонной утвари и на выполнение грязных поручений.
На кухнях все подчинялись Илии. На этой территории она была кальфой, и в её обязанности входило следить за работой прислуги, которая так или иначе была связана с приготовлением пищи. Под её началом находились сотни рабов, которые безустанно трудились, чтобы удовлетворить потребности Сераля.
Я же стала её преемницей. У меня были преимущества перед другими – в свободное от работы время (его было не очень много) я могла посещать занятия, преподаваемые другими кальфами, которые отвечали за отдельные сферы жизни во дворце. Шесть лет пролетели как один год, смазавшись в непрерывную череду уроков и работы. Казалось, что я наверстываю упущенное время за те четыре года, проведенные практически в полной изоляции. К своим семнадцати годам я научилась многому: искусству проведения чайных и кофейных церемоний, немного танцам и песням, рукодельному мастерству. Моё положение позволяло вырываться из райской клетки во внешний мир, когда моя попечительница посылала меня с поручениями в разные уголки города. Я могла общаться с главным садовником, который, заметив мой интерес к травам и их лечебным свойствам, предложил их изучать. Для домашних цветков гарема, общаться с которыми мог только султан, это было запрещено, — Сью ухмыльнулась, — С большой радостью я ходила на уроки языков и прочих премудростей, которые посещались в основном икбал - фаворитками султана. Простых рабынь к ним не допускали, но Илия умела найти подход к каждой из кальф. Мне же надо было не высовываться и вести себя тихо.
Несмотря на тягу к знаниям, моё взрослеющее тело не могло не привлекать к себе внимание. Мои формы округлились, стали соблазнительными – я часто ловила на себе взгляды евнухов и прохожих на улицах города. И это смущало меня. Еще я старалась следить за своим весом и фигурой, чтобы не «расплываться», как это делали многие наложницы, считая, что «мягкость – самое главное». Волосы, раньше тусклые, стали темнее самых черных оливок, выращиваемых в садах нашего Сераля. Они отросли ниже пояса. Нередко у меня появлялось желание обрезать их, поскольку, выполняя грязную работу, после мне подолгу приходилось их отмывать. Но Илия не позволяла. Карие глаза стали еще глубже и выразительней. После нескольких уроков, полученных у одной из наложниц, я научилась правильно накладывать макияж, подчеркивая только достоинства и скрывая недостатки.
Без должной скромности, я могу утверждать, что была жемчужиной моей кальфы. Она умело направляла энергию, которая била из меня ключом, не позволяя переступать черту, проведенную валиде-султан. Шесть лет она растила меня, как собственную дочь, наставляя и оберегая от интриг, царивших в гареме. Словно выжидала удобного момента. Но долго это продолжаться не могло.
Каждый год кальфы должны были представлять взору матери-султанши или же её заместителю, главной экономке, своих преемниц. Тогда решалась судьба молодых девушек: или они оставались на своем месте, или их приставляли к одной из достопочтенных женщин, которые занимали высокое положение в Серале, или же их отправляли к другой кальфе, считая, что от них будет больше пользы в другой сфере.
Пять лет подряд меня принимала экономка. Правда, без должного интереса, отправляя меня восвояси. Я не была против. Может показаться удивительным, но я не особо стремилась попасть под взор султана, хотя практически все женщины жаждали этого. Я наслаждалась свободой, пускай и ограниченной, впитывая, как губка, премудрости жизни.
На шестой раз меня приняла мать-султанша. Похоже, кто-то нашептал ей о рабыне, свободно посещающей занятия для высшего общества гаремлика.

— Гаремлика? — переспросила я.

— Так называют женскую половину Сераля.

Сью открыла рот, чтобы продолжить рассказ, но тут за дверью раздалось:

— Остановка час.

— Время уже позднее, — произнесла я, смотря на часы. Половина двенадцатого ночи. До места назначения оставалось меньше шестнадцати часов. Второй день, проведенный в рассказе, убежал, как песок сквозь пальцы.

— Не волнуйтесь, я обещала, что расскажу всю историю, — Сью улыбнулась и откинулась на подушку. Она задумчиво потеребила прядь волос, пошевелила губами, словно подбирая слова. — Так вот. Мать-султанша долго и придирчиво осматривала меня. Похоже, она помнила того дранного котенка, которого принесла за пазухой Илия шесть лет назад. «Я же говорила, что из тебя вырастет прекрасный цветок, — она широко улыбалась, хотя глаза её были холодны, — Я хочу поговорить с твоей наставницей. Подожди за дверью». Я повиновалась. Находиться в покоях валиде-султан было не очень приятно – слишком яркая и кричащая обстановка была там. От разнообразных благовоний кружилась голова, и слезились глаза. Нет, я никогда не любила ни её, ни эти комнаты, — Сью поморщилась и повела плечами.

Она снова замолчала. Не вытерпев, я задала вопрос, который несколько часов не давал мне покоя:

— А что же случилось с вашим Братом?

Женщина вздрогнула и подняла на меня взгляд.

— Ты хорошо улавливаешь детали.

Я не знала, было ли это похвалой или просто констатацией факта, но всё равно кивнула.

— Я как раз таки подошла к нему. Я стояла за дверью, дожидаясь Илию. В гаремлике я бывала редко, мимоходом, когда шла на занятия. Поэтому у меня появилась возможность осмотреть здесь всё получше. Я не буду надоедать тебе описаниями архитектурных изысков помещений и их обстановки. На это и дня не хватит.
Мой осмотр прервал подошедший юноша. «Сью, это ты?» — спросил он, всматриваясь в моё лицо. Я же стояла, раскрыв рот. Шесть лет прошло, как мы последний раз виделись. Ему было тогда около пятнадцати. «Что ты здесь делаешь?» — это единственный вопрос, который завладел мной. Ведь если он имел право доступа в гаремлик, это значило только одно. «Я преемник первого евнуха. Через несколько лет он собирается покинуть свой пост», — с добродушной улыбкой произнес Брат. Той самой улыбкой, которая поддерживала меня в нашем нелегком прошлом. «Но как же…?» — еще один вопрос я задать не успела. Илия покинула покои матери и, не сказав ни слова, потянула меня в сторону кухонь. «Увидимся», — Брат на прощание махнул мне рукой и пошел в противоположную сторону.
Тогда я почувствовала себя такой несчастной. И это несчастье сопровождало меня после. Изо дня в день, из года в год. Я не хотела становиться рабыней икбал, но так пожелала валиде-султан. Еще один поворот судьбы.
Моя жизнь теперь вертелась вокруг одного человека. Принеси, подай, сделай это, не делай того. Я лезла из кожи вон, чтобы получить одобрение, но вместо этого слышала: ты плохая рабыня, руки бы оторвать, у твоей попечительницы был дурной вкус, она не смогла тебя научить ничему толковому – очень много нелестных слов я наслушалась от моей хозяйки. Так много, что возненавидела её. О, это ужасное чувство – ненависть. Оно сжигала меня изнутри. Струилось по венам, заменило кровь. Только уважение к Илии удерживало меня от крупных и открытых пакостей. В услужении икбал я была два года. Я научилась юлить, стала двуличной: могла вежливо и, даже, подобострастно смотреть на свою госпожу, при этом придумывая очередной способ испортить ей жизнь. Но её жизнь рухнула без моей подачки, — Сью злобно осклабилась.

Её лицо стало похоже на мордочку хищного юркого зверька. Я судорожно сглотнула, раскрывая еще одну личину моей попутчицы. Но это выражение было мимолетно, и через несколько секунд передо мной снова сидела красавица, притягивающая взгляд своими плавными движениями.

— Султан разрушил её жизнь. Она два года проходила в его фаворитках, но не смогла забеременеть. От таких девушек обычно избавлялись. С моей злобной госпожой было покончено, и я, по сути, должна была вернуться к Илии.
Если честно, я была рада этому. Моя душа требовала исцеления. Мне было противно то чувство, которое завладело мной. Поверь, я желаю тебе никогда не познать его. Ненависть меняет людей. Я не была исключением.
За годы моего служения у икбал я нередко сталкивалась с Братом и каждый раз испытывала жгучий стыд за свою двуличность. Он так открыто приветствовал меня, интересовался моими успехами… Конечно, мне было что ему рассказать, не считая подлянок, но от этого легче не становилось.
Как я уже говорила, я ожидала, что меня отправят к Илии, но этого не случилось. Меня, можно сказать, повысили. Наверное, Брат замолвил словечко перед одной из кадин. Она ждала ребенка и нуждалась в пристальном и внимательном уходе. Я стала прислуживать своей госпоже вместе с другими рабынями и евнухами. Моё сердце несколько смягчилось к ней, поскольку госпожа относилась к нам с уважением, которое было редкостью и высоко ценилось.
Служба продлилась около трех лет. В моем окружении сформировался костяк из самых выносливых и живучих прислужниц – нас невозможно было заменить или сместить, поскольку мы на совесть выполняли свою работу, крепко держась за облюбованное место. К сожалению, постоянная борьба за внимание госпожи привила мне жестокость и хитрость, которую я проявляла по отношению к другим рабыням. С Братом я сталкивалась постоянно, но с каждым разом мне всё труднее было видеть его. Что-то внутри меня надломилось за последние годы услужения, заставив задавить в зародыше то нежное чувство, которое я испытывала к нему.
После рождения ребенка моя госпожа стала второй женой султана. Тогда-то я впервые и увидела своего господина. До сих пор не могу понять, как за одиннадцать лет, проведенных в Серале, я ни разу не пересекалась с ним, хотя господин был частым гостем в своем саду.
Его считали чудаком за любовь к науке. У него даже была своя лаборатория, в которой он ставил многочисленные эксперименты. Но, несмотря на это, он обладал суровым и крутым нравом. Попасть в его немилость значило подписать себе смертный приговор.
Мне исполнилось двадцать два года, когда Илия предложила мне выйти замуж за одного из аристократов – её знакомого, который положил на меня глаз, увидев мельком на рынке вместе с ней. Она не хотела, чтобы я оставалась еще дольше в Серале, упуская свою молодость и предоставленный шанс. Ведь я не планировала завоевывать внимание султана. Но тогда судьба снова сделала крутой поворот.
Как бы абсурдно это не звучало, но мне пригодились уроки, которые я получила от бабки. Тот сезон выдался очень холодным. С морей постоянно дули пронизывающие ветра, гуляющие сквозняками по коридорам дворца. Многие обитатели Сераля страдали, в лучшем случае, от простуды. Но она очень часто протекала с осложнениями, которые были смертельны. Тогда наш султан объявил, как бы так выразиться… — Сью закатила глаза, подбирая нужное слово, — Конкурс. Да, именно конкурс. Он сказал, что та девушка или женщина, которая сделает своими руками самую теплую вещь, будет вознаграждена по заслугам. Какой же переполох был в гаремлике! Можно было поспорить на счет того, кто больше метался: евнухи, которым были поручены сотни заданий, или же обитательницы, следившие друг за другом.
Тогда я ощутила всю мощь женского соперничества. Те, кто не обладал навыками рукоделия, объединялись небольшими группками и пытались испортить жизнь другим женщинам, не позволяя выбиться вперед. Меня эта участь не миновала. Я спряла из шерсти, привезенной из-за моря, прекрасные нитки, которые потом пустила на вязание накидки для своего господина. Удивительно, что я вообще смогла закончить её. Рукоделием приходилось заниматься по ночам, когда спала госпожа. Было несколько «случайных» несчастных случаев, из-за которых я чуть не свернула себе шею и не лишилась глаз. Недоделанную работу поджигали, резали, крали… Но я всё равно упорно мастерила свой подарок. Приходилось скрываться у Илии, поскольку она была единственным человеком, которому я могла доверять, не считая Брата.
В обозначенный день все сдали свои изделия главному евнуху, который доставил подарки господину. С каким же желанием все ожидали его ответа. Но султан снова повел себя не так, как предполагалось. «Вы все прекрасно потрудились! Но я не смог среди вас выбрать одну единственную, которая отличилась!» — голос Сью был наполнен горечью.

— Было обидно? — спросила я у неё.

Она криво улыбнулась и кивнула.

— Да, было очень обидно. Даже те, кто ничего не делал, не испытывали торжества. Никто не получил заслуженной или незаслуженной славы и милости.
Тогда я отправилась к Илии. Я долго плакала, проклиная султана. Зачем вообще я решила учувствовать в этом глупом конкурсе? Ведь меня ждал мой жених. А столько сил был потрачено! Его поступок задел меня до глубины души. Так жестоко посмеяться надо мной, над всеми обитательницами гаремлика, которые жаждали его внимания. И я поклялась, что завоюю сердце это мужчины и отомщу ему за оскорбление! Как же это было глупо. Несмотря на свою образованность, я всё еще оставалась наивной девочкой.
Илия, моя милая Илия, которая стала для меня третьей матерью, после моей родной и бабки – она пыталась меня успокоить, отвернуть злые мысли и направить их в мирное русло, — женщина с грустной улыбкой качала головой, — Но я не слушала её, твердо решив исполнить задуманное.
У моей госпожи я выпросила посещение уроков любви, сказав, что вскоре собираюсь покинуть Сераль и выйти замуж за мужчину, обеспеченного и искушенного в любовных делах. Это не было ложью… почти. Она согласилась, искренне радуясь за меня. За свою неискренность я не испытывала тогда стыда. Потом потекли приемы, которые устраивал султан, коротая холодные дни. На своих плечах он носил мой плащ… Я, незаметно для других, приближалась к господину, стараясь как можно чаще попадаться ему на глаза. Это возымело успех. Не прошло и двух месяцев, как он заметил меня. Я стала гезде, или попавшейся на глаза. Тогда мне пришлось покинуть мою госпожу, которая перестала ей быть. Она была рада за меня, и эта радость раздражала так же, как и улыбка Брата, которую я очень давно не видела.
Через несколько дней султан принял меня. «У тебя необычная внешность для этих краев. Я давно наблюдаю за тобой, за твоими прекрасными волосами цвета ночного неба и глубокими, как бездонный колодец, глазами, что неотступно следуют за моей второй женой…» — такие слова он мне сказал и отослал прочь, велев дожидаться его призыва.
Первые дни на меня постоянно были обращены насмешливые взгляды. «Отвергнутая раз не получит второго шанса», - так говорили они. Но я, собрав всю волю в кулак, подавляла страх, гордо подняв голову и выпрямив спину. Прошла неделя, за ней вторая. Султан не торопился со своим призывом, он прекратил приемы. Я начинала злиться. А со злостью пришло удушающее чувство безнадежности. Свой шанс удачно выйти замуж я упустила. Обитательницы гаремлика расслабились, считая, что меня отвергли. Я не могла вернуться ко второй жене – моё место уже заняли. Поэтому большую часть времени я пропадала у Илии, выполняя мелкие поручения, или коротала время в одиночестве у пруда, что находилось на лавандовом поле. В моей душе была пустота. Мысли убаюкивал успокаивающий запах, предостерегая поспешные поступки. И на что я надеялась?
Когда отчаяние достигло своего пика, за мной пришел Брат. «Идем, султан хочет видеть тебя», — его слова были самыми желанными за последние три недели. Меня быстро привели в порядок и отпустили к господину.
После этой встречи я стала кадиной, минуя икбал. Личные покои, свои прислужницы и евнухи – всё это я получила, лишь проведя одну ночь с султаном. Я стала первой среди фавориток, я носила под сердцем его ребенка после первой ночи. Сила и власть, попавшие в мои руки, вскружили голову. Всё лучшее доставалось мне: одежда, украшения, яства. Господин проводил все ночи со мной, лишь изредка отлучаясь к своим женам. Это раздражало. Я хотела, чтобы он был всецело моим. К тому времени я забыла о клятве, которую дала, упиваясь всесилием.
Обитательницы гарема, все до единой, стали моими врагами. Их шипение я слышала из-за каждого угла. Поэтому по коридорам за мной всегда следовало хотя бы два евнуха, которые защищали меня от предательского кинжала или от иглы с ядом. Каждая пыталась убить меня, но я смеялась и кидала эти жалкие попытки им в лицо, отвечая в десятки раз хитрее и тише! Я казалась себе непобедимой.
Единственной ложкой дегтя был Брат. Я часто ловила на себе его осуждающий взгляд.
Через девять месяцев родился ребенок, которого я отослала от себя, поручив его нянькам. Тогда последней каплей во всеобщем терпении стало провозглашение меня первой женой. Прежняя испустила дух, подхватив простуду. Меня возненавидели все обитатели Сераля. А я купалась в этой ненависти, как в бассейне, наполненном прохладной водой, которая так приятно освежала в жаркую погоду. Это был мой взлет, мой расцвет! — Сью прокричала эти слова, взметнув руки к потолку. В глазах пылало жаркое победоносное пламя.

Я несколько раз открыла и закрыла рот, словно рыба, выброшенная на берег. Я кожей чувствовала отголоски торжества этой женщины. Огонь в её глазах пугал. Она была похожа на фанатика, который готов защищать свою веру любыми доступными и недоступными способами. Но в миг что-то переменилось. Словно из Сью весь воздух выпустили. Руки безвольно упали, глаза закрылись и из-под закрытых век выкатились слезинки. Женщина судорожно вздохнула и прикрыла лицо ладонями.

— Как же я была глупа… — сдавленно произнесла она, — Вокруг я видела только врагов. А ведь у меня было столько верных друзей… Илия. Брат. Вторая жена, которую я извела со света. Некоторые прислужницы, евнухи. Они пытались достучаться до моего сознания, зная прошлую меня. Но я не слушала, зло усмехаясь и нашептывая своему господину нехорошие слова.
А ведь она ничего не сделала! Просто была не внимательна и оставила свой шелковый платок в саду. Я знала об этой черте и воспользовалась случаем, подбросив его одному из евнухов, который был особо близок с ней… Султан зарубил вторую жену в порыве ревности. Он всё-таки её любил. Я не могла с этим смириться. Я занималась травлей. Каждому досталось. Даже матери-султанше, которую я терпеть не могла, — Сью тяжело вздохнула и отняла от лица ладони.

Её глаза были полны слез, в голосе было настолько сильное раскаяние, что меня пробрало до костей.

— Столько зла я принесла обитателям Сераля. В том числе и Брату, который к тому времени стал первым евнухом своего господина. Четыре года, вы можете себе представить, четыре года никто не осмеивался меня остановить.

— А султан? Разве он не видел того, что вы делаете? — спросила я у женщины.

— Видел, но закрывал глаза. Я же говорила, он был чудаком. Наверное, вбил себе в голову, что это очередной эксперимент, в который ему не стоит вмешиваться, — Сью грустно улыбнулась и ненадолго замолчала.

Меня клонило в сон. На горизонте блеснули первые лучи солнца – наступало утро.


— В тот день я задержалась в саду на лавандовом поле. Чувствовала себя неважно: болела голова, и ломило тело. Поэтому, решив остаться в тишине, наедине с собой, я отослала своих телохранителей, а сама ненадолго задремала среди шуршащих трав и успокаивающих запахов. Обратно, в свои покои, я возвращалась, когда стемнело. Из центрального зала, где собиралась большая часть обитательниц гаремлика, раздавались веселые голоса. Поэтому я решила пойти обходным путем, который был в два раза длиннее, чем идти через зал. Мне не хотелось видеть искаженные страхом и ненавистью лица. Непонятная усталость сковала моё тело, я еле-еле переставляла ноги. Мне надо было пересечь один из коридоров, которым пользовались слуги, разносившие пищу. В такое время здесь никого не было. Только газовые лампы бросали холодный свет на каменный пол. Эхо моих шагов гулко отражалось от стен. Мне всё чудились странные тени, притаившиеся за колонами, и чье-то дыхание. Но я списывала это на уставшую голову.
Меня снова спас Брат. Крикнул, переключая внимание на себя, когда за моей спиной возник мужчина. Я упала на каменный пол, лезвие кинжала, которым меня собрались заколоть, лишь царапнуло кожу чуть ниже лопатки. Осталась небольшая отметина, как память о произошедшем.
Долгие годы вражды со всем Сералем сильно пошатнули мою нервную систему. От покушения я отходила долго, осмысливая свои поступки. Несмотря на то что, оно было не единственным, убийце впервые удалось подобраться ко мне так близко. Теперь мне не нужна была та мишура, которой я наслаждалась. Интриги, мелкие и крупные пакости, ответы на колкости – это не имело значения. Самым важным была только жизнь, которую я чуть не потеряла.
Попробуйте представить себе мотылька, который знает, что огонь опасен и несет в себе смерть. Это знание есть, и оно некоторое время оберегает его. Но затем он всё ближе и ближе подлетает к огню. Знание всё еще останавливает его, но любопытство и восторг тянут всё сильнее. В конечном итоге мотылек подлетает к пламени настолько близко, что опаляет крылышки. Боль, разочарование в себе и в других. Ведь ему не сказали, что будет ТАК больно. И он, залечив свои раны, решается на еще одну попытку, кидается в пламя… и сгорает.
Я тоже сгорела. Я отказывалась разговаривать с султаном, рискуя навлечь на себя его гнев. Отсылала прислужниц и других женщин, которые хотели утешить меня. Тогда пришла Илия, о которой я и не вспоминала. Она долго говорила о добродетели, о знании, о людях, о прошлом. Она раскаивалась в том, что не смогла меня уберечь от произошедших во мне переменах. Хотя кругом виновата была именно я!
Постепенно я оправилась. И… стала прежней. Точнее старалась быть прежней. Два следующих года тянулись как жвачка. Страсти в женской части гарема улеглись. Первые полгода меня пытались сместить, но, не получая ответной реакции, эти попытки быстро затухли. Я крепко держалась за своё место, при этом стараясь выполнять все обязанности приписанные положением. Снова стала посвящать время книгам. Заинтересовалась наукой, которой занимался господин. Вначале, он недоверчиво отнеся к моему интересу, но после дал разрешение присутствовать на некоторых экспериментах.
Все мои эмоции и чувства завяли. Внешне — спокойная и собранная, внутри – сгорбленная и побитая. В свои двадцать девять я чувствовала себя столетней старухой.
Еще одним ожидаемым ударом стала реакция моего ребенка. Пятилетний мальчишка не признал меня своей матерью. В этом не было ничего удивительного. Но это оставило в моей душе еще одну дырку, которую невозможно было закрыть.
Стены Сераля стали давить на меня. Я жаждала свободы. Залечивать раны душевные я уходила к Илии. Тогда она отводила меня в свою комнату, усаживала перед зеркалом и начинала расчесывать волосы, что-то напевая. Мне становилось легче.
«Что с тобой случилось, милая моя? Поведай своему господину и мужу, что терзает тебя», — каждый раз султан спрашивал меня, словно видел насквозь. Но я улыбалась и качала головой: «Всё прекрасно, господин мой».
После покушения за мной почти постоянно следовал Брат. Оберегал от злых языков, разговорами умело отводил печали. И мне казалось, что мы снова дети, которым было страшно, которые держались друг за друга, жили друг другом. То чувство, которое я задавила, снова стало прорастать, наполняя меня нежностью, смешенной с горечью.
«Сью, что тебя тревожит?» — он часто задавал этот вопрос. Но я не отвечала. Боялась, что он не поймет меня. Но раз я проговорилась. Сказала, что хочу покинуть Сераль, отправиться на свободу, начать жить заново. О чувствах умолчала. Незачем было тревожить его душу, ведь он был доволен своей жизнью.
Брат качал головой, подтверждая мои страхи. Для первой жены султана смерть была единственным выходом на свободу.
Прошел еще год, мне исполнилось тридцать. Всё больше времени я стала проводить на лавандовом поле или же в тени деревьев, продумывая варианты побега. Тогда эта идея полностью завладела мной. В те годы, когда я служила на кухнях, я досконально исследовала всю территорию дворца. Не было места, о котором я не знала. В голове созрел четкий план. Но для его осуществления мне нужна была помощь Илии и Брата.
Они долго отнекивались. Брат, потому что знал, как разъяриться султан. Илия боялась, что обман раскроют и, тогда никому не сносить головы. Но мне удалось их уговорить. План был прост. Я должна была укрыться в небольшой грузовой машине, которая раз в неделю выезжала на рынок, чтобы продать вещи, изготовленные в Серале: духи, ткани, одежды, кое-что из фруктов и благовоний. Илия обещала отвлечь рабочих, чтобы мне удалось незаметно проскользнуть и укрыться. Брат должен был стоять на посту, где проверяли груз, который везли машины. Почти месяц ушел на подготовку. Я привила себе привычку проводить целые дни в комнате, чтобы после моего исчезновения был хотя бы день, чтобы меня никто не хватился.
Побег прошел гладко. Я прихватила с собой самое необходимое, оставив все драгоценности в Серале. Не хотела я казаться воровкой, ведь господин столько сделал для меня. В порту ждал корабль, отходящий от берега восточной страны в Европу. Здесь-то и начались сложности. Женщинам запрещалось подниматься на борт без сопровождения или разрешения мужа. Тогда я еле-еле уговорила капитана, обещав не высовываться на палубу и вести себя как мышь. Не знаю, откуда взялась тогда такая доброта в его суровых глазах, но меня пропустили. Я укрылась в каюте. Какая жуткая морская болезнь у меня была, — Сью передернула плечами.

Решив сделать небольшой перерыв на поздний завтрак, я сходила за кипятком к проводнице. На столе лежало печенье.

— Я смотрю в вашей сумке запас, — улыбнувшись, отметила я.

— Иногда хочется себя побаловать, — женщина приняла из моих рук стакан.

Несколько минут мы усердно жевали печенье и мои конфеты, недоеденную пачку которых я обнаружила в сумке.

— Меня поймали, — неожиданно начала Сью, — Узнав, что я сбежала, султан отправился в погоню. Снарядил корабль, который догнал наш в одном из портов. Тогда я пыталась скрыться, но незнакомый город сыграл со мной злую шутку. Меня связали, несколько дней держали без еды и воды. Господин почему-то не торопился. Я вся извелась и, наверное, покончила бы с собой, но мешали путы. Потом меня привели к нему. Он был спокоен. Гнев, который я видела в нем, когда меня поймали, утих.
«Почему ты это сделала? — тихо начал он, — Разве ты не была моей любимой женой, разве не ты получала самое лучшее? У тебя было всё: прекрасные прислужницы, любящий муж, книги, комфорт… Скажи, чего тебе не хватало?»
«Свободы».
«Какой такой свободы?»
«Свободы, которая позволяет свободно ходить по земле, общаться с желанными людьми, делать то, что заблагорассудиться, и не подчиняться своему господину», — последние слова я произнесла очень тихо. Но он услышал. Он поднялся из кресла и подошел ко мне, стоящей на коленях. Взял меня за подбородок, поднял голову, чтобы его взгляд встретился с моим. А я приготовилась к смерти. Ведь таково было наказание за измену.
«Я должен тебя убить. Ты знаешь это, — он внимательно смотрел мне в глаза. Его голос был наполнен болью. — Но я не могу этого сделать!» — он оттолкнул меня от себя и отступил на несколько шагов, отвернувшись.
Я лежала на полу, слезы заливали лицо. Но я твердо решила, что не буду просить о пощаде. Это было бы низко.
«Встань, поднимись на ноги», — я подчинилась тону, пресекающему возражения.
Он обошел меня несколько раз, вглядываясь. Я дрожала как осиновый лист. Я боялась, что он узнал, кто помогал мне в побеге. С соучастниками он бы медлить не стал.
«Ты вернешься ко мне, неверная жена? Я готов простить тебя и снова принять в свои объятия».
«Нет», — я отрицательно качнула головой.
«Что даст тебе свобода, которую ты желаешь? Ты проживешь свою жизнь в нищете, ведь у тебя ничего нет!» — его голос сорвался на крик.
Я молчала. Господин ждал.
«У меня есть я», — таков был мой ответ.
Он резко сократил дистанцию между нам и прижал меня к себе. Его губы оказалась напротив моего уха.
«Тогда убегай. Чтобы больше я тебя не видел. Никогда», — прежде, чем отпустить меня, он надел на мой палец вот это кольцо.

Сью показала на тонкую золотую полоску на безымянном пальце.

«Пусть это кольцо напоминает тебе о то, какую боль ты причинила своему господину, который любил тебя».

— А что на нем написано?

— Благословен дар, когда даритель безымянен. Это напоминание о моей прошлой жизни… И, знаете, я никогда его не снимаю. Чтобы помнить, насколько сильно меняется человек, как гибок и тверд бывает он, как легко поддается соблазнам и как тяжело прорывается к свету.

***
Мы сошли с поезда на серый перрон большого города.

— Спасибо за то, что помогли скоротать долгую поездку, — поблагодарила я Сью.

Женщина только кивнула в ответ и, махнув рукой, скрылась в толпе. Пропала, как пропадают все, оставив в моей памяти необычную историю жизни.
То, что после счастья. То, что после спокойствия. То, что после ненависти. То, что после любви.
Так всё-таки что после?»

@темы: Пишу за книгу: 04.13 - 05.13, Пишу за книгу: все работы

---

Пишу за книгу. IV тур: То, что после

[Storymaker]

Внимание, конкурс продлевается на три дня!
Крайний срок - 12 мая, 23:00 по московскому времени.


Доброго времени суток, господа сообщники.
С радостью сообщаем, что четвертый тур конкурса "Пишу за книгу" открыт!
Напоминаем, что правила можно прочитать здесь, что конкурс в случае недобора текстов отменятся, а минимальное количество работ по-прежнему пять (5).

В этот раз приз конкурса - книга Сергея Демьянова "Некромант. Такая работа."

Конкурс стартует 15 апреля в 21:00 по московскому времени и заканчивается в ночь с 9 по 10 12 по 13 мая. Организаторы опубликуют работы в течение суток после крайнего срока и объявят о начале голосования.

Информация о конкурсе:

1. Приз: "Некромант. Такая работа.", автор Сергей Демьянов.
2. Тема конкурса: То, что после.
3. Работы принимаются: на u-mail сообщества Storymaker, с пометкой "Конкурс" в теме письма.
4. Объем текста: от 6000 символов с пробелами. Исключения делаются для стихотворений.
5. Количество рассказов на конкурс: от одного автора принимается только один (1) рассказ. Если участник желает, то может прислать две и более работы, один из которых (по выбору автора) пойдет на конкурс, а остальные будут опубликованы как внеконкурсные.

Итак, игра запускается!

<a href="http://the-neverending-story.diary.ru/p187185737.htm"><img src="http://imgs.su/tmp/2013-04-08/1365376292-357.jpg"></a>

Еще баннеры

<a href="http://the-neverending-story.diary.ru/p187185737.htm"><img src="http://imgs.su/tmp/2013-04-08/1365377349-357.jpg"></a>

<a href="http://the-neverending-story.diary.ru/p187185737.htm"><img src="http://imgs.su/tmp/2013-04-08/1365379112-357.jpg"></a>

<a href="http://the-neverending-story.diary.ru/p187185737.htm"><img src="http://imgs.su/tmp/2013-04-08/1365379355-357.jpg"></a>

<a href="http://the-neverending-story.diary.ru/p187185737.htm"><img src="http://imgs.su/tmp/2013-04-08/1365378163-357.jpg"></a>

запись создана: 15.04.2013 в 21:00

@темы: Орг. вопросы, Пишу за книгу: 04.13 - 05.13

---

Игра в ключи: Шорохи и шепоты

[Джонатан Север]

Тема: шорохи и шепоты.
Крайний срок: до 05.05.13

Исполнения:
Когай А.И. ->
Леммивинкс, Король Хомячков ->

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: арт-ключ

[Леммивинкс, Король Хомячков]

Тема: арт-ключ (см. ниже).
Крайний срок: до 21.04.13.



Исполнения:

D-r Zlo ->

@темы: Арт-ключ, Игра в ключи

---

Игра в ключи: арт-ключ

[Джонатан Север]

Тема: арт-ключ (см. ниже).
Крайний срок: до 21.04.13.



Исполнения:
Чай-чайн — ⇒

@темы: Арт-ключ, Игра в ключи

---

Пишу за книгу. IV тур: выбор темы

[Storymaker]

Доброго времени, господа сообщники!

Спешим объявить радостную новость: четвертому туру конкурса "Пишу за книгу" быть!
В этот раз мы решили провести небольшой эксперимент, и предлагаем участникам самим выбрать тему, о которой им хотелось бы писать. Ну, и читать, конечно.
Ниже представлено голосование с десятью вариантами. Любой желающий может выбрать до трех (3) тем, на его взгляд наиболее интересных.
Голосование продлится до 12-го апреля, и закончится в 19:00 по московскому времени.

После окончания голосования из четырех тем, набравших наибольшее количество баллов, организаторы выберут одну в случайном порядке и объявят о начале конкурса не позднее 15-го апреля.

Голосование завершено, и организаторы идут кидать монетку!

Вопрос: Весенний тур: выбор темы

1. Желание		6	(7.32%)
2. Колесо года		5	(6.1%)
3. Корабли		9	(10.98%)
4. Лабиринт		15	(18.29%)
5. Некромантия		8	(9.76%)
6. Противоположности		6	(7.32%)
7. Сказка		10	(12.2%)
8. Слово		6	(7.32%)
9. То, что после		13	(15.85%)
10. Цвета радуги		4	(4.88%)
Всего:		82 Всего проголосовало: 32

@темы: Голосования, Пишу за книгу: 04.13 - 05.13

---

Игра в ключи: музыкальный ключ

[D-r Zlo]

Музыкальный ключ:
Скачать бесплатно Caprice - Dundelion Wine на Muzebra.com.

Срок: 12.04.2013

Текст песни

Леммивинкс, Король Хомячков — ⇒

@темы: Музыкальный ключ, Игра в ключи

---

Игра в ключи: Искусственный интеллект

[Сото Соно]

Текущая тема: Искусственный интеллект
Срок: 10.04.2013

Исполнения:
Леммивинкс, Король Хомячков — ⇒
Чай-чайн — ⇒

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: Три глаза

[Луговая русалка]

Тема: Три глаза
Крайний срок: 2.04.13

Исполнения:
D-r Zlo: >>
Сото Соно: >>

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: Жертва

[Джонатан Север]

Тема: Жертва
Крайний срок: до 31.03.13

Исполнения:
Сото Соно: >>
Леммивинкс, Король Хомячков: >>

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: Ритуал

[tailortale]

Текущая тема: Ритуал
Крайний срок: до 24.03.13

Исполнения:
Луговая русалка: Мария
Леммивинкс, Король Хомячков: >>
Сото Соно: Каждый год, после весеннего равноденствия

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: "Выбери меня"

[Сото Соно]

Игра в ключи продолжается
Текущая тема: "Выбери меня"
Срок: 21.03.2013, чт.

Исполнения:
Луговая русалка: Марк, Мария и не только
Сото Соно: Туда и обратно

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: "Опоздал"

[Сото Соно]

Игра в ключи раздваивается, и с ней внезапно происходит две темы и две игры одновременно! С разными сроками окончания.

Текущая тема: "Опоздал"
Срок: 14.03.2013.

Исполнения:
Когай А.И.: >>
Луговая русалка: >>
Сото Соно: >>

Напоминаю, что играть может любой желающий.
Это игра-тренировка и она не требует от участника написать связный рассказ. Можно написать всего абзац, вырванный из целой истории. Или описание. Или упомянуть указанную тему - вообще косвенно. Как захочется)

@темы: Ключ-фраза, Игра в ключи

---

Игра в ключи: Музыкальный+арт ключ

[Сото Соно]

Игра в ключи продолжается, но нынешнее задание, может быть, будет тяжелее предыдущих.
Играть, напоминаю, может любой желающий. Способы использования тем в тексте - полностью на ваше усмотрение.
Ключей сегодня два: песня и арт. Если получится их связать - отлично! Если нет, то можно писать на одну\на обе темы по-отдельности.
Пробуем!) Особенно найти общее и связать.

Срок: до 10.03.2013, вс.
Музыкальный ключ: The Dartz - Деревенский дурачок

Текст песни

Улыбается на крыше деревенский дурачок,
Улыбается на крыше деревенский дурачок,
Он залез на самый верх и руками машет,
Ну а ветер, как всегда, дует с юга на восток.

Он играет на волынке из кленового листа,
Он играет на волынке из кленового листа,
Ноги сами тянут в пляс, но никто не пляшет.
Кто же станет танцевать под волынку дурака?

Он нашел в болоте жабу и принёс её домой,
Он нашел в болоте жабу и принёс её домой,
Он надул её как шар, и отправил в небо.
Люди смотрят на него и качают головой.

Люди ходят по деревне с озабоченным лицом,
Люди ходят по деревне с озабоченным лицом,
Люди делают дела и не смотрят в небо
И не тратят время зря с деревенским дурачком.

Улыбается на крыше деревенский дурачок,
Улыбается на крыше деревенский дурачок,
Он всю жизнь играл, и вот - стал игрушкой ветра.
Ну а ветер, как всегда, дует с юга на восток.
Арт-ключ:

Исполнения:
Сото Соно: >>

@темы: Арт-ключ, Музыкальный ключ, Игра в ключи